«Профессор солнечных пятен»

Революционная Москва

 

В начале 1918 года в Москву из Петрограда приезжал по делам службы доктор медицины А.С. Соловьев, главный врач Путиловского завода. Александру удалось повидаться с дядюшкой Афанасием Семеновичем, которого уважал за широчайшую образованность и почти что чеховскую доброироническую интеллигентность. Высокий, с прямой спиной и гордо поднятой головой в седых волнах прически и шетинистой бороды. Пятидесятилетний, с прищуристыми серыми глазами и длинным клыком носа петроградский врач и мыслитель терпеливо вник в проблему солнечного пятнообразования, которое, повидимому, существенно влияет на жизнь и психику человечества. Завершавший докторскую диссертацию о всемирно-историческом процессе Александр обратился к дядюшке с просьбой организовать ряд наблюдений за поведением коллективов рабочих на Путиловском заводе, а также душевнобольных в клиниках.

 

Доктор Соловьев взялся помочь молодому космисту. Правда, с рабочими он не смог договориться в силу чрезвычайной их активности в революционное время. А вот организовать научное наблюдение за поведением больных детей в одном из своих патронатов ему удлалось. Дети с расстроенной психикой наблюдались по разработанной Александром методике ежедневного учета поведения под влиянием солнечного фактора. Научные наблюдения велись с осени 1918 до лета 1919 года.

 

Тогда же, зимой-весной 1918-го Александр собрал и обработал данные о связи между погодной заболеваемостью сыпным тифом в Москве с 1883 по 1918 годы и погодным ходом солнечной активности. Мрачный ритм эпидемической беды, совпадая с ритмом россыпи пятен на огненом лике, подтверждал гипотезу Александра. Эту работу он вел одновременно с вдохновенными порывами завершить трактат «Академия поэзии». Да еще и лекции по физике в Московском университете не пропускал. И экспериментировал с ватными фильтрами, пропуская через них кислород. Происходила, как установил впервые петербургский врач и профессор И. И. Кияницын инактивация газа — ионы теряли заряд, нейтрализовались. О его опытах Александр узнал еще в конце 1915 года, от дядюшки Афанасия Семеновича Соловьева.

 

...Революционная Москва тощала в махорочно-селедочном режиме: пайковые кисеты рубленого табака и ржаво-копченые сельди стали основной валютой. Коченея от холода, москвичи сжигали в «буржуйках» классическую литературу и иконы древнего новгородского письма, припадали капризными дамскими носиками к серебряному порошку кокаина в кафе поэтов и умирали скоропалительно от сердечной недостаточности и сыпного тифа. А на Красной площади устанавливали гипсовые памятники вождям пролетариата; крестьянский поэт Сергей Есенин читал рыдательные стихи при открытии барельефа с изображением купеческого сына и гениального лирика Алексея Кольцова. Поэт-фантаст Велемир Хлебников объявил себя Председателем Земного шара и пытался научно-художественным способом связать развитие исторического процесса с железной силой дифференциальных и интегральных уравнения.

 

ВИП — пятна

 

В марте 1918 года докторант Александр Чижевский представил ученому совету историко-филологического факультета Московского университета диссертацию «Исследование периодичности всемирно-исторического процесса».

 

Звучит заурядно, по-канцелярски: периодичность... процесс... Но процесс-то не какой-то такой, а всемирно-исторический! ВИП-процесс, так сказать.

 

Диссертант имел целью соискание степени доктора всеобщей истории. Он выступал не просто как историк, но как историк — социолог.

 

Чижевский, правда, не посягал анализировать качественные стороны социальной действительности. Однако обратил внимание на то, как наполнялось текущее время различных эпох разнокачественными событиями за более чем тысячелетний период истории европейской цивилизации, Он пытался установить статистические закономерности общего хода исторического процесса, в котором обнаруживал «солнечный» след.

 

Внимание, Аристотель и Птолемей!.. Слушайте, Коперник и Галилей!. Молодой человек из Калуги Александр Чижевский, 21 года от роду, обнаружил синхронные с солнечными пятна на ВИПе — солнечное влияние на всемирную историю!

 

Оппоненты — крупные историки Н. Н. Кареев (1850 — 1931) и С. Ф. Платонов (1860 — 1933), внимательно разобравшись в работе, дали положительные отзывы.

 

Члены ученого совета пришли к заключению, что имеют дело либо с великим заблуждением, либо с гениальным открытием.

 

Опасаясь обвинений потомков в роковой ошибке, научные авторитеты археологии постановили присудить соискателю степень, поскольку по уровню своей профессиональной зрелости и уникальным объему и тщательности проделанной им работы, он заслуживал докторского звания.

 

Московские профессора

 

По программе овладения профессорскими знаниями и званием. Которую Александр разрабатывал еще в Галиции, городке Бучач у отца на военной квартире, после окончания исторического образования он должен был поехать на четыре года в Англию, в Оксфорд, затем в Италию — Рим, Ватикан. Потом обязательно в Египет для участия в археологических поисках.

 

И вот степень доктора всемирной истории взята в определенный программой срок. Но, увы! Сместились к тому моменту времена и страны.

 

Революция, разруха, голод, недостатки из-за гражданской войны приостановили биение научной мысли в России.

 

В 1917 и 1918 годах Александр вел осторожные разговоры с биологами из Московского университета. Консультировался с профессором физики Алексеем Осиповичем Бачинским, добродушно-лукавым, как Санчо Панса — круглолицым и абсолютно лысым, и с аристократичным щеголем, модником, острозорким Александром Алексеевичем Эйхенвальдом, заведующим кафедрой физики Московского университета. Ничего нового не узнал кроме того, что ждать поддержки от университетской и академической науки не стоит. А потому и организовать исследования в Москве ему не удастся. Лаборатории там не отапливались, животные гибли в вивариях от голода и холода.

 

Но не все умы склонились к растительному существованию без борьбы за научные идеи.

 

При обсуждении докторской диссертации Александра Чижевского не присутствовал профессор Алексея Петрович Соколов, земляк калужский. Александр изучал теоретическую физику по его внятному и светломысленному учебнику, выдержавшему до революии несколько изданий. 60- летний профессор Московского университета был признанным корифеем физики.

 

А. П. Соколов (1854-1928), также как и П. М. Голубицкий и К. Э. Циолковский, — ученик легендарного А. Г. Столетова, сумевший после окончания Московского университета побывать за границей на стажировке у европейских светил и в дальнейшем стать москвичом и университетским профессором высокого сияния. Его научная карьера была примером для молодого Александра Чижевского и образом зависти для оставшегося в Калуге родственника-сверстника с философско-обывательской ориентацией, статского советника Михаила Сергеевича Гавриловского

 

Основные научные труды Соколова были посвящены вопросам электролиза и радиоактивности Земли. Еще в 1903 году Алексей Петрович увлекся идеями о возможной биологической роли атмосферной ионизации и радиоактивности. В 1904 г. была опубликована его статья «О наблюдениях ионизации воздуха в Пятигорске и Кисловодске».

 

В последующие годы время от времени Соколов возвращался к этой теме, производил соответствующие замеры, но никаких экспериментов не поставил и фундаментальных исследований не производил, ограничиваясь лишь декларативными упоминаниями в статьях на другие темы.

 

В 1918 году Александр добился встречи с авторитетным физиком-радиологом, чтобы получить консультации по проблеме аэроионификации. Однако удовлетворительной консультации не получил.

 

В своем дневнике студент из Калуги записывал: «Профессор Соколов измерял естественную ионизацию воздуха, я же с помощью искусственной ионизации воздуха намеревался влиять на животных, растения и больных людей. Между нашими работами не было ничего общего.

 

Создание в воздухе лаборатории ионов той или другой полярности не представляло особых затруднений. Однако до моих работ никто не производил таких тщательных исследований с униполярными ионами»

 

«Ученые возражали мне, не разделяя моих „фантастических вымыслов“. В очень резкой форме на мой вопрос ответил и Климент Аркадьевич Тимирязев.

 

— Точка зрения — не доказательство, — сердясь, сказал мне Тимирязев. — Выдумывать, воображать, фантазировать можно как угодно, но это хорошо для поэтов или писателей в стиле Жюля Верна или Герберта Уэллса, а не для человека, который претендует на ученость. К сожалению, — оборвал он наш разговор, — моя лаборатория вашим идеям помочь не может. Это — безнадежное исследование. Не стоит браться за него. Очень огорчен...

 

Таково было мнение знаменитого физиолога растений: он совсем не интересовался ионами воздуха и считал их биологически инактивными. Мне не понравился ответ старого ученого, человека злобного и до конца дней своих остававшегося англоманом. Я не поверил ему — и хорошо сделал».

 

Исторические теоремы

 

Революционные события 1917 года: Февральская и затем Октябрьская революции были встречены в семье Чижевских с пониманием исторической неизбежности распада системы самодержавия в Российской империи.

 

Леонид Васильевич был военным историком и переводчиком мемуаров государственных деятелей Франции и Германии. Он вернулся с фронта в чине генерала артиллерии. Демобилизован был в связи с ранением.

 

Революционные перемены в русской армии совершались без его активного участия. Тем не менее Леонид Васильевич считал, что самодержавие уже не отвечает современному этапу в истории империи. При этом он оставался верным патриотом России, сочетая любовь к стране и ее народам с демократическим пониманием народовластия. Гибель старшего брата Аркадия Васильевича в Белоруссии в начале 1917 года — его сразил осколок авиабомбы — Леонид Васильевич пережил трагически сокрушенно. И еще более отвердел в неприятии принципиальной бездарности самодержавия. Спустя полвека его сын Александр Чижевский напишет в книге «Вся жизнь» об исторических воззрениях отца и перескажет мировоззренческое кредо Леонида Васильевича: «История человечества есть процесс необратимый. Надо работать и работать, чтобы создавать культурные ценности. Если вы проникнетесь этим убеждением, работа вам покажется легкой и приятной, как бы тяжела она ни была, и вы пойдете рука об руку с новой эпохой. Я — русский и Россию в ее тяжелые годины не оставлю»

 

Молодой доктор наук, а также его отец-генерал и тетя Оля верили в научный гений Александра Чижевского и, несмотря на революцию, надеялись на его отечественное и международное научное признание.

 

Весной 1918 года, отчаявшись встретить среди профессоров и политиков сочувствие своим идеям и видя катастрофическое состояние московских лабораторий, Александр при поддержке отца решил, что придется проводить исследования в калужской юношеской электрохимической «ЭХ-лаборатории», хотя бы это стоило ему и отцу с крестной матушкой больших усилий и ограничило бы до самого минимального минимума «пищевой бюджет». Требовалось доказать космические теоремы тем московским профессорам, которые пренебрежительно и недоверчиво отнеслись к гипотезам Чижевского о воздействии циклов солнцедеятельности на всемирно-исторический процесс и о влиянии отрицательных ионов воздуха на жизненный тонус индивидуумов.

 

Революционная Москва

 

В начале 1918 года в Москву из Петрограда приезжал по делам службы доктор медицины А.С. Соловьев, главный врач Путиловского завода. Александру удалось повидаться с дядюшкой Афанасием Семеновичем, которого уважал за широчайшую образованность и почти что чеховскую доброироническую интеллигентность. Высокий, с прямой спиной и гордо поднятой головой в седых волнах прически и шетинистой бороды. Пятидесятилетний, с прищуристыми серыми глазами и длинным клыком носа петроградский врач и мыслитель терпеливо вник в проблему солнечного пятнообразования, которое, повидимому, существенно влияет на жизнь и психику человечества. Завершавший докторскую диссертацию о всемирно-историческом процессе Александр обратился к дядюшке с просьбой организовать ряд наблюдений за поведением коллективов рабочих на Путиловском заводе, а также душевнобольных в клиниках.

 

Доктор Соловьев взялся помочь молодому космисту. Правда, с рабочими он не смог договориться в силу чрезвычайной их активности в революционное время. А вот организовать научное наблюдение за поведением больных детей в одном из своих патронатов ему удлалось. Дети с расстроенной психикой наблюдались по разработанной Александром методике ежедневного учета поведения под влиянием солнечного фактора. Научные наблюдения велись с осени 1918 до лета 1919 года.

 

Тогда же, зимой-весной 1918-го Александр собрал и обработал данные о связи между погодной заболеваемостью сыпным тифом в Москве с 1883 по 1918 годы и погодным ходом солнечной активности. Мрачный ритм эпидемической беды, совпадая с ритмом россыпи пятен на огненом лике, подтверждал гипотезу Александра. Эту работу он вел одновременно с вдохновенными порывами завершить трактат «Академия поэзии». Да еще и лекции по физике в Московском университете не пропускал. И экспериментировал с ватными фильтрами, пропуская через них кислород. Происходила, как установил впервые петербургский врач и профессор И. И. Кияницын инактивация газа — ионы теряли заряд, нейтрализовались. О его опытах Александр узнал еще в конце 1915 года, от дядюшки Афанасия Семеновича Соловьева.

 

...Революционная Москва тощала в махорочно-селедочном режиме: пайковые кисеты рубленого табака и ржаво-копченые сельди стали основной валютой. Коченея от холода, москвичи сжигали в «буржуйках» классическую литературу и иконы древнего новгородского письма, припадали капризными дамскими носиками к серебряному порошку кокаина в кафе поэтов и умирали скоропалительно от сердечной недостаточности и сыпного тифа. А на Красной площади устанавливали гипсовые памятники вождям пролетариата; крестьянский поэт Сергей Есенин читал рыдательные стихи при открытии барельефа с изображением купеческого сына и гениального лирика Алексея Кольцова. Поэт-фантаст Велемир Хлебников объявил себя Председателем Земного шара и пытался научно-художественным способом связать развитие исторического процесса с железной силой дифференциальных и интегральных уравнения.

 

ВИП — пятна

 

В марте 1918 года докторант Александр Чижевский представил ученому совету историко-филологического факультета Московского университета диссертацию «Исследование периодичности всемирно-исторического процесса».

 

Звучит заурядно, по-канцелярски: периодичность... процесс... Но процесс-то не какой-то такой, а всемирно-исторический! ВИП-процесс, так сказать.

 

Диссертант имел целью соискание степени доктора всеобщей истории. Он выступал не просто как историк, но как историк — социолог.

 

Чижевский, правда, не посягал анализировать качественные стороны социальной действительности. Однако обратил внимание на то, как наполнялось текущее время различных эпох разнокачественными событиями за более чем тысячелетний период истории европейской цивилизации, Он пытался установить статистические закономерности общего хода исторического процесса, в котором обнаруживал «солнечный» след.

 

Внимание, Аристотель и Птолемей!.. Слушайте, Коперник и Галилей!. Молодой человек из Калуги Александр Чижевский, 21 года от роду, обнаружил синхронные с солнечными пятна на ВИПе — солнечное влияние на всемирную историю!

 

Оппоненты — крупные историки Н. Н. Кареев (1850 — 1931) и С. Ф. Платонов (1860 — 1933), внимательно разобравшись в работе, дали положительные отзывы.

 

Члены ученого совета пришли к заключению, что имеют дело либо с великим заблуждением, либо с гениальным открытием.

 

Опасаясь обвинений потомков в роковой ошибке, научные авторитеты археологии постановили присудить соискателю степень, поскольку по уровню своей профессиональной зрелости и уникальным объему и тщательности проделанной им работы, он заслуживал докторского звания.

 

Московские профессора

 

По программе овладения профессорскими знаниями и званием. Которую Александр разрабатывал еще в Галиции, городке Бучач у отца на военной квартире, после окончания исторического образования он должен был поехать на четыре года в Англию, в Оксфорд, затем в Италию — Рим, Ватикан. Потом обязательно в Египет для участия в археологических поисках.

 

И вот степень доктора всемирной истории взята в определенный программой срок. Но, увы! Сместились к тому моменту времена и страны.

 

Революция, разруха, голод, недостатки из-за гражданской войны приостановили биение научной мысли в России.

 

В 1917 и 1918 годах Александр вел осторожные разговоры с биологами из Московского университета. Консультировался с профессором физики Алексеем Осиповичем Бачинским, добродушно-лукавым, как Санчо Панса — круглолицым и абсолютно лысым, и с аристократичным щеголем, модником, острозорким Александром Алексеевичем Эйхенвальдом, заведующим кафедрой физики Московского университета. Ничего нового не узнал кроме того, что ждать поддержки от университетской и академической науки не стоит. А потому и организовать исследования в Москве ему не удастся. Лаборатории там не отапливались, животные гибли в вивариях от голода и холода.

 

Но не все умы склонились к растительному существованию без борьбы за научные идеи.

 

При обсуждении докторской диссертации Александра Чижевского не присутствовал профессор Алексея Петрович Соколов, земляк калужский. Александр изучал теоретическую физику по его внятному и светломысленному учебнику, выдержавшему до революии несколько изданий. 60- летний профессор Московского университета был признанным корифеем физики.

 

А. П. Соколов (1854-1928), также как и П. М. Голубицкий и К. Э. Циолковский, — ученик легендарного А. Г. Столетова, сумевший после окончания Московского университета побывать за границей на стажировке у европейских светил и в дальнейшем стать москвичом и университетским профессором высокого сияния. Его научная карьера была примером для молодого Александра Чижевского и образом зависти для оставшегося в Калуге родственника-сверстника с философско-обывательской ориентацией, статского советника Михаила Сергеевича Гавриловского

 

Основные научные труды Соколова были посвящены вопросам электролиза и радиоактивности Земли. Еще в 1903 году Алексей Петрович увлекся идеями о возможной биологической роли атмосферной ионизации и радиоактивности. В 1904 г. была опубликована его статья «О наблюдениях ионизации воздуха в Пятигорске и Кисловодске».

 

В последующие годы время от времени Соколов возвращался к этой теме, производил соответствующие замеры, но никаких экспериментов не поставил и фундаментальных исследований не производил, ограничиваясь лишь декларативными упоминаниями в статьях на другие темы.

 

В 1918 году Александр добился встречи с авторитетным физиком-радиологом, чтобы получить консультации по проблеме аэроионификации. Однако удовлетворительной консультации не получил.

 

В своем дневнике студент из Калуги записывал: «Профессор Соколов измерял естественную ионизацию воздуха, я же с помощью искусственной ионизации воздуха намеревался влиять на животных, растения и больных людей. Между нашими работами не было ничего общего.

 

Создание в воздухе лаборатории ионов той или другой полярности не представляло особых затруднений. Однако до моих работ никто не производил таких тщательных исследований с униполярными ионами»

 

«Ученые возражали мне, не разделяя моих „фантастических вымыслов“. В очень резкой форме на мой вопрос ответил и Климент Аркадьевич Тимирязев.

 

— Точка зрения — не доказательство, — сердясь, сказал мне Тимирязев. — Выдумывать, воображать, фантазировать можно как угодно, но это хорошо для поэтов или писателей в стиле Жюля Верна или Герберта Уэллса, а не для человека, который претендует на ученость. К сожалению, — оборвал он наш разговор, — моя лаборатория вашим идеям помочь не может. Это — безнадежное исследование. Не стоит браться за него. Очень огорчен...

 

Таково было мнение знаменитого физиолога растений: он совсем не интересовался ионами воздуха и считал их биологически инактивными. Мне не понравился ответ старого ученого, человека злобного и до конца дней своих остававшегося англоманом. Я не поверил ему — и хорошо сделал».

 

Исторические теоремы

 

Революционные события 1917 года: Февральская и затем Октябрьская революции были встречены в семье Чижевских с пониманием исторической неизбежности распада системы самодержавия в Российской империи.

 

Леонид Васильевич был военным историком и переводчиком мемуаров государственных деятелей Франции и Германии. Он вернулся с фронта в чине генерала артиллерии. Демобилизован был в связи с ранением.

 

Революционные перемены в русской армии совершались без его активного участия. Тем не менее Леонид Васильевич считал, что самодержавие уже не отвечает современному этапу в истории империи. При этом он оставался верным патриотом России, сочетая любовь к стране и ее народам с демократическим пониманием народовластия. Гибель старшего брата Аркадия Васильевича в Белоруссии в начале 1917 года — его сразил осколок авиабомбы — Леонид Васильевич пережил трагически сокрушенно. И еще более отвердел в неприятии принципиальной бездарности самодержавия. Спустя полвека его сын Александр Чижевский напишет в книге «Вся жизнь» об исторических воззрениях отца и перескажет мировоззренческое кредо Леонида Васильевича: «История человечества есть процесс необратимый. Надо работать и работать, чтобы создавать культурные ценности. Если вы проникнетесь этим убеждением, работа вам покажется легкой и приятной, как бы тяжела она ни была, и вы пойдете рука об руку с новой эпохой. Я — русский и Россию в ее тяжелые годины не оставлю»

 

Молодой доктор наук, а также его отец-генерал и тетя Оля верили в научный гений Александра Чижевского и, несмотря на революцию, надеялись на его отечественное и международное научное признание.

 

Весной 1918 года, отчаявшись встретить среди профессоров и политиков сочувствие своим идеям и видя катастрофическое состояние московских лабораторий, Александр при поддержке отца решил, что придется проводить исследования в калужской юношеской электрохимической «ЭХ-лаборатории», хотя бы это стоило ему и отцу с крестной матушкой больших усилий и ограничило бы до самого минимального минимума «пищевой бюджет». Требовалось доказать космические теоремы тем московским профессорам, которые пренебрежительно и недоверчиво отнеслись к гипотезам Чижевского о воздействии циклов солнцедеятельности на всемирно-исторический процесс и о влиянии отрицательных ионов воздуха на жизненный тонус индивидуумов.