«Профессор солнечных пятен»

Доброе слово Луначарского

 

Весной 1920 года на Калужский почтамт пришло письмо в большом и экзотическом конверте со многими иностранными штемпелями и заграничными марками на имя профессора Александра Чижевского. Письмо официально, в присутствии комиссии вскрыли и досмотрели. В нем оказался лист плотной почтовой бумаги с напечатанным по-английски. на качественной пишущей машине текстом. Нашли переводчика — учителя Никольского из бывшей Николаевской мужской гимназии. Письмо оказалось научным приглашением от лауреата Нобелевской премии шведского биохимика Сванте Аррениуса.

 

С мая до октября 1920-го года Александр прожил в Москве, в военном общежитии в бывшем графском особняке, добиваясь разрешения на выезд в Швецию по приглашению Аррениуса.

 

За два дня до выезда через русско-польскую границу научную делегацию не разрешили из-за гнусного скандала. учиненного отпущенного за границу на отдых поэтом Бальмонтом.

 

Народный комиссар просвещения и культуры Луначарский предложил специалисту по пятнам на Солнце и электронным ветрам другой маршрут: выехать в качестве инструктора литотдела Наркомпроса в Калугу.

 

Направляя Чижевского в город на Оке, А.В. Луначарский добрым словом помянул тихий региональный центр, где сам в молодые годы отбывал нестрогую политическую ссылку. При этом ленинский нарком напомнил солнечному физику и изобретателю аэроионной люстры о двух сборниках лирических стихотворений и филологическом трактате «Академия поэзии», самоизданных Чижевским в калужской губернской типографии.

 

В литературном отделе Наркомпроса Чижевскому 27июля 1920 года выдали почтовобумажное удостоверение с печатями и подписями поэтов Валерия Брюсова и Вячеслава Иванова, где подателю разрешались полномочия по реформированию филиального отделения Литературной студии в Калуге, а также информированию Наркомпроса относительно наличности литературных сил в приокском губцентре.

 

Осенью Александр, глубоко и духовно расстроенный неудачей, вернулся в Калугу. И вот когда на пути с вокзала по Московской улице он завернул на всю родную Ивановскую и увидел дом отца, сильно встрепенулось его молодое азартное сердце. Профессор Чижевский вдруг почувствовал пронзительно, что судьба-то к нему даже более чем благосклонна. Потому что есть в тихой Калуге этот прочный, большой и теплый дом, где живут самые любимые на всем советском и зарубежном свете пушкарь-отец и крестной силы матушка. И только в этом доме и особенно в бывшей столовой, в своей АИ-лаборатории на втором этаже, он может обрести душевный покой и, плечом к плечу с членами трио, снова с «остервенением» приступить к исследованиям. Все волнения, ожидания и неизвестности лета-1920 отступили.

 

После родственных поцелуев и искренних излияний радости отец показал Александру сводную таблицу записей. — Как это тебе, мой дружок, нравится? — с простоватой ужимкой спросил седой усач. — Коэффициент 5,3! Это же полный залп из всех калибров! Ясно и неопровержимо: отрицательные ионы — райское благо для белых крысочек!

 

...Почти целый год, с декабря 1919 по ноябрь 1920 года, пока Александр выходил на связь с Аррениусом, а потом бегал по московским улицам в надежде увидеться с ним и остаться в Швеции на стажировку, никаких опытов над крысами в доме на Ивановской не производилось. Но Леонид Васильевич научно наблюдал за животными и ежедневно делал записи в дневнике, а Ольга Васильевна тщательно продолжала зоотехническое и ветеринарное содержание и профилактику: кормила «крысочек», взвешивала, сортировала по объемам телесных частей, маркировала масляными красками.

 

Каждый месяц завлаб Леонид Васильевич делал сводку наблюдений и записей. Потому и довелось ему, по существу говоря, отметить научный факт первооткрытия. В совершенно одинаковых условиях кормления, освещенности, воздушной среды и микрофлоры (это Ольга Васильевна гарантировала) падеж оказался различным у крыс, подвергавшихся воздействию отрицательных, либо положительных ионов. Смертность крыс, подвергавшихся в 1919 году влиянию отрицательных ионов, была в 5,3 раза меньше смертности тех, что получали ионы положительного знака.

 

На заседании «ученого совета» было решено зиму и весь 1921 год посвятить изучению биологического действия аэроионов только отрицательной полярности, поскольку воздействие такими ионами давало поразительно благотворный эффект.

 

30 ноября 1920 года, после двухмесячной подготовки животных, начался второй цикл опытов. Теперь члены семейной артели были безусловно уверены в том, что дальнейшие исследования сулят невиданные перспективы.

 

Лирический проект

 

Проект Академии Поэзии Александр Чижевский сотворил, будучи двадцатилетним выпускником Археологического института в Москве вскоре после буржуазной февральской революции в 1917 году. В 1918 году трактат остепененного археографа-филолога удалось напечатать в виде малотиражной и скромнейшей брошюрки в губернской типографии Калужской советской республики.

 

В первой части трактата лирик и физик Чижевский аргументированно рассуждал о назначении науки и искусства. Среди искусств он особо выделял поэзию, которой, по его убеждению, как и музыке, принадлежит ведущая роль в культуре будущего человечества.

 

Лиризм — высшее свойство человеческой души. Любовное отношение к человеку и обществу является источником высокой поэзии и музыкальных композиций. Происходящая из протуберанцев фантазии поэзия предвосхищает открытия рационального познания.

 

Автор проекта комментировал в пояснительной записке итоги анкетного опроса читателей по поводу заинтересованности поэзией. Такое изучение общественного мнения проводилось одним из научных журналов еще в 1913 году. Нынешнему политическому беглецу в буржуазную Эстонию перед империалистической войной отдавали первое место, он набрал у русских читателей из трех с половиной тысяч ответов почти две с половиной тысячи положительных отзывов. Всего три десятка модных в ту пору поэтов были упомянуты опрошенными. Наименьший рейтинг имел поэт-футурист Маяковский. Его космический лиризм тогда еще пугал читателя.

 

Зимой 1916-1917 годов студенту-археологу Александру Чижевскому выпали случаи на вечерах в Политехническом музее познакомиться лично и с Маяковским, и с Бальмонтом. Поэты с противоположными , но возвышенными точками лирического зрения опаляли поэтическую душу Александра мощью образности. От того самого жара и родился замысел лирико-академического трактата.

 

Чижевскому виделась Академия Поэзии как комплекс дворцов в эллинском стиле, утопающих в останкино-шереметьевского типа зелени парка. Время строительства дворцов для поэтов предполагалось между 1919 и 1929 годами. Средства могли быть получены от повсеместного сбора пожертвований при участии местных просветительских организаций. В успехе этого дела автор проекта не сомневался, ибо русский народ, верил он, непременно воспримет создание Академии Поэзии как общенациональное дело. Чижевский писал в пояснительной записке: «России, перенесшей за последние годы столько бед и неурядиц, предстоит полный расцвет, а потому сомнений относительно отыскания средств для такого высокого государственного дела не может быть никаких».

 

Основной задачей Академии Поэзии должна стать популяризация искусства, и, в частности, поэзии, а также подготовка высокообразованных и ширококультурных поэтов. Ради того академия издает периодический журнал новейшей русской лирики и организует на ежегодных честных и демократических выборах избрание Короля Поэтов.

 

В комплексе зданий Академии Поэзии Чижевский считал необходимым выделить определенный метраж для неимущих писателей, чтобы фантазеры не погибали безбытно. В одном из зданий лирической академии должны были устроиться производственные мастерские «могущие дать заработок, а, следовательно, и пищу бедным поэтам и тем освободить их от ненавистной многим и не соответствующей призванию службы».

 

По окончании четырехлетнего учебного цикла в Академии поэзии наиболее успешные воспитанники должны быть оставляемы для научных исследований и подготовки диссертации на звание Магистра Поэзии. Предполагались зарубежные длительные командировки для продолжения литературно-художественного образования.

 

Приехав в Калугу по направлению литературного отдела Наркомпроса, Чижевский получил здесь удостоверение Калужского губернского отдела Всероссийского Союза поэтов. Руководителями были секретарь президиума М. Мятковский и непременный член Н. Зайцев. Московский физик-лирик занялся организацией литературно-художественного издания. Известны его письменные просьбы к учителю-пенсионеру К.Э. Циолковскому прислать научно-философскую лирику и готовность космического патриарха передать свои произведения в журнал Чижевского. Вполне мог бы родиться в Калужской губернии художественный орган космического и лирического фантазирования, да советская бедность и узкий кругозор приокских комиссаров не позволили!

 

...Научное трио в доме на Ивановской неожиданно получило духовную и очень даже материальную поддержку профессора Сванте Аррениуса.

 

В начале 1921 года, когда Чижевские в Калуге продолжали второй круг опытов по аэроионизации отрицательным элктроэффлювием «белокрысых», неожиданно пришло извещение о посылке из Швеции, из Нобелевского института. Почтовый поезд доставил на железнодорожную станцию в Сергиевом ските (ныне Калуга-2) огромные посылочные ящики с физическими приборами и гуманитарной помощью — одеждой, продовольствием.

 

Целую подводу нагрузили посылками и повезли на Ивановскую, в Калугу.

 

Все уголки второго этажа генеральского дома были заполнены содержанием продовольственных посылок: сотни банок с консервированным молоком, десятки склянок с жиром, тушонкой, мешочки с сахаром, мукой, жестянки с какао лежали на подоконниках, на шкафах, на полках в чулане. «Питательное благополучие» неожиданно пришло в дом после двух с половиной лет полуголодного существования экспериментаторов и недокорма подопытных «белокрысок». Часть жиров пошла в виварий — крысы стали получать более жирный рацион.

 

Особенно обрадовали молодого биофизика высоковольтный трансформатор анодного напряжения для рентгеновских трубок, мощные селеновые выпрямители и счетчик ионов газов.

 

Из темносинего добротного сукна были сшиты новые костюмы Леониду Васильевичу, Александру и его двоюродному брату Анатолию, сыну покойного Аркадия Васильевича.

 

Многолюдному «экипажу» дома-лаборатории на Ивановской улице жилось в те годы, как и многим другим, нелегко. Лаборант Ольга Васильевна тяжелым старанием дворянских изящных рук шила веревочные лапти на продажу, Научный руководитель Александр по ночам «красил» крупноформатные живописные картины. Заготовитель и посредник Ананий Туев, стеснительный и добросовестный пьянчужка, обменивал дореволюционные наряды и революционную живопись на картошку и соленые огурцы.

 

Гуманитарная помощь от Сванте Аррениуса помогла молодому профессору провести в Калуге вторую серию опытов по аэроионизаии.

 

Аррениус всячески пропагандировал Чижевского и его исследования за рубежом. Он поведал по-шведски о калужских опытах на одном из заседаний Шведской Академии наук, и в научных кругах Стокгольма заговорили о значении атмосферного электричества в жизнедеятельности организма. Нобелевский лауреат рассказывал на английском языке о калужской аэроионификации и в других странах Европы, с высоты академических кафедр. На Калужский почтамт стали приходить письма из Швейцарии, Франции, Германии, Италии с шокирующим адресом: «Россия, Калуга, доктору Александру Чижевскому».

 

Философия местной просвещенности

 

В шикарно оформленном по тому времени журнале «Вестник радиологии и рентгенологии», издаваемом в Петрограде, в 1922 году вышла статья профессора А. П. Соколова «Новые задачи русской бальнео- и климатотерапии». Он писал: «С точки зрения, которую я развивал еще 18 лет тому назад, становится понятным, с одной стороны, влияние погоды на самочувствие и настроение духа у всех людей вообще, в особенности же у ревматиков, подагриков и нервнобольных, и, с другой стороны, важное значение климата горных стран в качестве «терапевтического фактора».

 

В статье 1922 года Соколов в первый и последний раз рискнул заговорить о благотворном влиянии именно отрицательных ионов. Он заявлял: «В сырую и туманную погоду, при температуре, близкой к нулю градусов, когда свинцовые тучи тяжело нависли над нашими головами и спустились на поверхность земли, содержание ионов и эманация радия понизились до минимума. Причем особенно сильно упало число отрицательных ионов, в соответствии с этим мы испытали в себе подавленное и угнетенное состояние, а у ревматиков усилились их обычные боли вплоть до припадков включительно».

 

Пересказывая в дневнике содержание статьи, Александр иронично комментировал: «Но не слишком ли последняя фраза подтверждает мои опыты и не слишком ли она потрафляет мне? Ведь и до меня кое-кто говорил именно о хорошем действии отрицательных ионов. Да, да, был такой немецкий врач Стеффенс. Вот и сам Соколов пишет: «По мнению Стеффенса, ослабление или усиление ревматических болей находится в прямой зависимости от числа свободных ионов в воздухе, причем отрицательным ионам он приписывает особенно благотворное действие».

 

Моя крестная матушка Ольга Васильевна жестоко страдает от ревматизма и охотно подтверждает «открытие» Стеффенса и Соколова насчет суставных и поясничных болей.

 

В той же статье А. П. Соколов говорит о путях действия ионов на организм: «В последнее время лечение солнечными ваннами в соединении с морскими купаниями сделалось в Крыму, на берегу моря, повсеместным явлением, и такое начинание следует не только приветствовать; однако на горах от него можно ожидать еще более значительных эффектов ввиду более сильной радиоактивности и ионизации воздуха. Так как действие двух последних факторов на нас производится главным образом через обнаженную поверхность тела, то и т. д. и т. д.».

 

«Статья хорошая, — похвалил московского старика-физика Александр Чижевский в своем дневнике, — Вот и пусть вместо моих опытов Алексей Петрович ссылается на Стеффенса. А для меня важно то, что «большой» журнал поместил статью об аэроионах. Хотя еще лучше было бы, если бы там поместили мою статью на эту тему.

 

Тогда же, летом 1922 года произошла нежданная встрече на перекрестке Ивановской и Тележной улиц с упорным злопыхателем Михаилом Сергеевичем, Гавриловским, бывшим статским советником.

 

— Читали-с статью профессора Соколова? — спросил коренастый и крепкий старец с «планетарной» лысиной: только пониже затылка простирался от уха к уху серебряный жгутик волос.

 

— Статья хорошая, и я очень рад ее появлению, — спокойно ответил Александр. — Теперь и мне легче будет экспериментировать.

 

—Значит, по-вашему, получается калужский от роду : профессор прокладывает пришлецам дорогу в науку? Так вас прикажете понимать?

 

— Я знаю вашу «философию просвещенности», будто все умное происходит только от расположения к местному начальству. Да только задолго до вашего коренного родственника Соколова целая плеяда ученых европейцев предлагали мысль об ионах. А я, пришлый по вашему учению, решился и подтвердил гипотезу опытами с крысами. От мысли до факта, господин советник, — дистанция огромного размера. Согласитесь же со мной!

 

— Какая там дистанция! — закипел Гавриловский.. — Вы мне говорили о какой-то «тайне знака», а вот профессор Соколов прямо утверждает, что Стеффенс унюхал тайну прежде вас.

 

— Зато я впервые раскрыл эффект теоретически и экспериментально. Наблюдения Стеффенса и Соколова над подагриками и ревматиками всего лишь предположительны и без уверенности в заряде ионов.

 

— Ну, так вы, Александр Леонидович, — с колючей улыбкой благостного лица сообщил местный философ, — можете и меня поблагодарить. Статья-то написана профессором Соколовым под моим влиянием. Ха-ха! Восемнадцать лет он ничего не писал по этому поводу, а я ему сообщил, что по Калуге прытко скачет научный юноша на красном коне. Вот он и разразился.

 

—Ну, что же, спасибо и вам! — с невозмутимой вежливостью отвечал молодой профессор. — Статья-то для меня подходящая, потому что вода из нее льется на нашу мельницу. Вы, Михаил Сергеевич, просто завидуете Циолковскому и моему отцу. Вы сами и чада ваши заурядными обывателями торжествуете. А мне, как вы выразились, скакуну, после соколовской рекламы станет легче добиваться хорошей лаборатории. Я ведь не местным тузам в картузах стремлюсь прислужиться, а во благо всей России скачу на красном коне науки!

 

— Да, по-видимому, закалка у вас артиллерийская, из пушки не проберешь. Вы — прожектер, как Циолковский, и упрямый хохол, как батюшка ваш. Только не спотыкнуться бы всем вам в пути-времени, товарищ литературный консультант Наркомпроса!