«Профессор солнечных пятен»

Чижевский и Шершевский

 

У профессора Германа Оберта ближайшим помощником был инженер А. Б. Шершевский, поляк по национальности. Когда книга К. Э. Циолковского с предисловием на немецком языке была получена в Берлине, Оберт передал ее для перевода своему помошнику.

 

Вскоре после того Константин Эдуардович получил от А. Б. Шершевского дружеское письмо, и, таким образом, между ним и ассистентом Оберта завязалась переписка. В одном из своих последующих писем А. Б. Шершевский просил Константина Эдуардовича передать А.Л. Чижевскому коллегиальный привет.

 

Циолковский сообщил по этому поводу из Калуги в Москву своему молодому другу и последователю:

 

«Глубокоуважаемый Александр Леонидович! Вам нужно было бы побывать у меня. Шершевский (из Берлина) просил передать Вам коллегиальный привет, как моему „помощнику“. Вероятно, Вас произвели в эту должность по Вашему немецкому предисловию».

 

Александр действительно уже много лет по доброй воле и весьма активно помогал великому космисту.

 

«Я рад, что внес небольшую лепту в дело становления ракетодинамики и космонавтики в Советском Союзе, помогая Константину Эдуардовичу Циолковскому своей логарифмической линейкой, проверкой расчетов, схемами и рисунками. По его просьбе я рылся в московских библиотеках и доставал ему различные справки по тем или иным вопросам воздухоплавания, физики и химии, я разыскивал для него журналы, знакомился с патентной литературой. Я добывал для некоторых его опытов материалы, которые нельзя было достать в Калуге. Я написал о его работах ряд статей».

 

В этом признании Чижевского, сделанном в его мемуарах, звучит достоинство партнера, а не ассистента, каковым был для рыночника Оберта талантливый инженер и полиглот А. Б. Шершевский.

 

Просматривая у Блументаля в спецхране Академической библиотеки иностранные технические журналы под прицелом собственных научных интересов, Александр отмечал и делал выписки также на темы ракетостроения, воздухоплавания и космических проектов.

 

В журнале «Техника воздухоплавания» (№ 10, 1926 год, Берлин) он нашел сообщение А. Б. Шершевского:

 

«Престарелый русский ученый К. Э. Циолковский является первым, кто научно обосновал проблему космического корабля. Его первые сочинения об этом появились в 1903 году, а в 1924 году данный труд был переиздан... В предисловии к изданию 1924 года молодой ученый Чижевский дает обзор работ Циолковского о ракете, подчеркивает его научный приоритет и жалуется на почти преступное безразличие людей к представителям умственного труда и точного знания».

 

Математическая ракета

 

Вот что писал А. Б. Шершевский Константину Эдуардовичу:

 

«Ракета — наше будущее. Ракеты Оберта и Годдарда Вам, по-видимому, известны. Последние хотят послать небольшую ракету на Луну. Вы видите, что, таким образом, Ваша мечта и мечта других великих людей, предусматривающих будущее, исполнится, и я надеюсь, что Вы, как пророк межпланетного сообщения, доживете до знаменательного дня первого полета к звездам».

 

«...Надеюсь, что вы получили посланные вам журналы... с моей заметкой о Вашем труде „Ракета в космическое пространство“. Вашими трудами здесь многие заинтересовались и посыпались запросы...»

 

По поводу одной из брошюр Циолковского, присланной Чижевским, Шершевский написал в Калугу Константину Эдуардовичу:

 

«Ваш новый труд явится уже давно обещанной Вами полной математической разработкой космической ракеты. Срочно жду эту книгу... во имя науки прошу сейчас же выслать ее. Здесь в газетах промелькнуло известие, что Вы строите в Москве ракету на 11 человек...»

 

В другом письме из Берлина в Калугу Шершевский беспокоился: «Уже давно не получал от Вас известий и думал, что Вы, может быть, в Москве заняты постройкой Вашего реактивного снаряда. Здесь носятся о Вас такие своеобразные слухи. Во всяком случае газеты „чирикают“ о Ваших работах.»

 

Далее А. Б. Шершевский сообщает:

 

«Эйнштейн снова читает в Университете. Он с интересом прочтет Вашу Ньютоновскую механику атома...»

 

" Вы должны и будете жить, пока не полетит первая ракета к звездам. Судьба и деятельность Сократа, Христа, Будды, Бруно — бедствия в жизни и посмертное торжество — двигали человеческое общество более, чем герои, имеющие колоссальный успех в жизни (Александр Македонский, Цезарь, Наполеон и др.)«.

 

Приведенные выше отрывки взяты из писем А. Б. Шершевского 1924–1927 годов.

 

Пишущий инженер Ивановский

 

В феврале 1927 года Александр Леонидович написал в своей комнатке в доме на Тверском бульваре письмо отнюдь не в качестве помощника. Он спешил поделиться радостью не с научным «шефом», с коллегой-ученым, в некотором роде даже соперником:

 

«Дорогой Константин Эдуардович!

 

В статье А. Б. Шершевского (в журнале „Flugsport“, № 2, стр. 25) я читал о Вас. Этот номер Вы можете попросить у Шершевского. Через несколько дней я еду в Питер в Академию наук. Вышлите мне, если хотите, по 10 экземпляров всех Ваших последних брошюр для раздачи петербургским ученым. Я получил приглашение в Нью-Йоркский университет. К весне уеду в Америку.( выделено мной — В.Б.)

 

Весь Ваш А. Чижевский».

 

...Однако поездка в США весной 1927 года не состоялась — Наркомат иностранных дел не отпустил Чижевского читать лекции как неблагонадежного и нестабильного москвича.

 

В конце апреля в Москве, на Тверской, в доме 68, открылась «Первая мировая выставка межпланетных аппаратов и механизмов».

 

Александр Чижевский был, конечно же, в числе первых посетителей. Тем более, что жил неподалеку, в начале Тверского бульвара.

 

Выставка получилась захватывающе интересной. Большие, хорошо оформленные стенды с многочисленными моделями, чертежами, рисунками, фотографиями, оттисками печатных работ были посвящены трудам Циолковского, Цандера, Годдарда, Валье, Оберта, Гомана, Эсно-Пельтри, Гансвинда, Уэлша и других пионеров космонавтики. Организаторы, не представляя себе всех сложностей космического полета, искренне верили в его реальность и заражали своей уверенностью других. Среди посетителей народ был самый разный: и энтузиасты и скептики. Вот строки из репортажа в «Известиях» об открытии:

 

«...Выставка „Космополитов вселенной“ только что открылась. Посетители идут сюда как-то застенчиво, оглядываясь, точно боясь, чтобы не увидел кто и не осмеял. Только у немногих решительный вид, — так и кажется, что этот человек пришел записываться для первого полета на Луну. Впрочем, такие желающие в самом деле были...»

 

Оргкомитетом выставки велась специальная книжка, куда записывались все, кто хотел полететь на Луну!

 

За два месяца работы выставку осмотрели более 10 тысяч человек. Подумать только, наверняка многие из этих людей дожили до первой лунной экспедиции землян! У громадной витрины постоянно стояла толпа: за стеклом расстилался лунный пейзаж, созданный фантазией молодого художника И.П. Архипова. Над мрачными скалами Луны висел большой диск Земли. Совсем как в повести Циолковского «На Луне». Правда, фанерный человечек, стоявший на гребне одного из кратеров, был в балахоне-скафандре, а вдали возвышалась серебристая ракета, — как в повести того же автора «Вне Земли».

 

Инициатором выставки был один из организаторов Межпланетной секции при Ассоциации инвентистов-изобретателей (АИИЗ) Александр Федоров, конструктор ракетомобиля, человек необыкновенно одаренный и увлекающийся.

 

Знакомым инженерам-инвентистам, которых встречал на выставке, Александр Чижевский с гордостью показывал письмо из Калуги, от пионера межпланетных путешествий.

 

«11 февраля 1927 г.

 

Дорогой А. Л.,

 

все же Вы нехорошо поступаете: отнимаете у меня силы на отсылку, когда могли бы сами зайти и взять. Я мог бы Вам также сообщить много интересного и о своих делах. Жаль, что Вы уезжаете. Все же я рад за Вас. Посылаю Вам по 10 экземпляров посылкой без цены: 1) Монизм, 2) Причину, 3) Образование солнечных систем, 4) Исследование мировых пространств. Сижу над новым трудом. Уже жалею, что взялся и увлекся: сидишь недели над таблицами, которыми никто не воспользуется. Жалко умереть, не кончив работ.

 

Ваш К. Циолковский.

 

...В сентябре Александр Леонидович написал своему другу-наставнику письмо с выражением искренних высоких чувств:

 

„Высокочтимый и дорогой Константин Эдуардович!

 

Позвольте мне в день Вашего 70-летия принести Вам мое поздравление и самые искренние, сердечные пожелания еще долгие, долгие годы жить и мыслить.

 

Ваш А. Чижевский“

 

Спустя месяц „помощник Чижевский“ сообщает в письмах „шефу“, будто удалось подключить к популяризации идей Циолковского еще одного толкового человека — инженера Ивановского, соседа по „Дому Эдисона“ на Тверском бульваре.

 

»6 октября 1927 г.

 

Дорогой Константин Эдуардович!

 

Согласно Вашей просьбе сообщаю: 1) в № 39 «Экрана» есть статья о Вашем поезде 2; 2) в № 7 «Крестьянского журнала» моя статья о «Ракете» 3, 3) на днях выходит «Красная Нива» со статьей Ивановского.

 

Ваш всей душой А. Чижевский

 

P. S. «Крестьянский журнал» Вам вышлю.

 

Москва, 14 октября 1927 г.

 

Дорогой Константин Эдуардович!

 

Вскоре в журнале «Экран» появится статья «Путь СССР — САСШ и дирижабль Циолковского». Так мне сказал Ивановский. Он очень просит Вас дать ему набросок Вашего сверхбыстрого поезда в различных видах (по рельсам, через овраги, горы и т. д.). Художники их — эти Ваши наброски — отчеканят, и появится новая статья. Очень прошу Вас поторопиться выслать эти наброски по моему адресу. Жму Вашу руку.

 

Сердечно преданный А. Чижевский.

 

Циолковский сделал вид, что поверил в легенду о пишущем инженере Ивановском — мифическом подкреплении псевдонима Чижевского:

 

«К. Э. Циолковский А. Л. Чижевскому

 

16 октября 1927 г.

 

Дорогой Александр Леонидович!

 

Благодарю за сообщения и посылаю Вам то, что может быть, Вам совсем не годится. Все же о получении уведомите открыткой.

 

Мне приходит в голову иллюстрировать космическое путешествие (по „Вне Земли“). Но я рисовать не умею и могу дать только схемы рисунков и указания. На рисунки не могу отдать сил, которых очень мало.

 

В сущности, все это чепуха, но которая может пойти в ход.

 

Ваш Циолковский»

 

Крестная матушка

 

В доме на Ивановской в Калуге Ольга Васильевна жила как домоправительница и светская женщина. Однако образ ее жизни был во многом как у игуменьи монастырской: хозяйственные заботы, зотехническая и ветеринарная поддержка опытов с «белокрысами» во благо физиотерапевтической медицины, частые посещения Иоанновского храма на Ивановской улице, дружба с певчей Галиной Николаевной Ильинской, поставлявшей Ольге Васильевне брезентовый крой для производства рыночной обуви «на веревочном ходу».

 

Комната Ольги Васильевны располагалась напротив комнаты брата Леонида Васильевича. Ее два окна смотрели в сад во дворе. За стеной была ванная комната, где стоял «титан» для разогрева воды.

 

В комнате поднималась к высокому потолку отопительная печь, простая, без изразцов, стояла монашеская кровать с никелированными каретками, украшенными шарами. В углу икона в рушнике и с лампадкой. Над кроватью даггеротипные портреты в выпиленных фанерных рамочках и гравюры в рамках из кипарисового дерева, на стене небольшой коврик, вышитый «болгарским крестом» матерью Елизаветой Семеновной.

 

Справа между кроватью и окном был туалет — тумбочка с высоким зеркалом, при нем керосиновая настольная лампа с абажуром из стекла Мальцовского завод и фаянсовый кувшин с водой. Дальше в углу на паркетном полу стоял кованый сундучок с брякающими ручками, которыми любил греметь маленький Шура. И заглядывать в сундучок был охоч — там хранила крестная матушка запасы ниток в мотках и на шпульках, пяльцы, ножницы, восковые карандаши и цветные мелки, груды пестрых лоскутков, полоски мягкой козлиной кожи. Когда мама-Оля «отчепляла» от пояса бронзовый литой ключик с большим ушком, попадала им в похожую на опрокинутый восклицательный знак скважину, с нежным скрипом петель поднимала крышку — из сундука восходил ладанный, чуть-чуть холодноватый, с примесью камфары и березового дегтя запах далекого детства.

 

Стены комнаты были оклеены старинными обоями. Среди небольших картин в золоченых багетах были и пейзажи, написанные Шурой. Посреди комнаты Ольги Васильевны стояло громоздкое, как парусный баркас, кресло-качалка. Покачиваясь на больших радиусах, матушка Шуры читала газеты и сборники стихов — она интересовалась русской поэзией до конца жизни.

 

На руках у Александра Ольга Васильевна умерла в конце 1927 года. У нее было, по словам крестного сына, «чудеснейшее сердце редчайшей доброты человека». Она была ему второй, настоящей и действительной матерью, и этим священным именем Александр и называл ее всю жизнь. Называл и после ее смерти и память о ней считал священной.

 

Отпевали Ольгу Васильевну в Иоанно-Предтеченском храме — такова была воля, высказанная ею в последние часы угасания сгорбленному и скорбному брату-генералу. Похоронили Чижевскую-Лесли на Пятницком кладбище.

 

40-й день после кончины пришелся под Крещенье Господне. Александр еще оставался в Калуге. Но билет на московский поезд уже был заказан.

 

Вернувшись из храма, он вошел в комнату матушки Ольги Васильевны. Смущаясь, приоткрыл заветный сундук, чтобы вдохнуть воздух, в котором не было никаких ионов — ни вредных положительных, ни целительных отрицательных, а был только запах времени, исполненный, сладковздошной, жемчужной, вибрирующей ностальгии и пленительного аромата порывистой женщины.

 

Покачиваясь в остывшем кресле-качалке матушки, Александр сочинил печальное посвящение:

 

Сегодня день сороковой,

 

Но ты средь нас еще живешь.

 

И страшно думать, что живой

 

Ко мне ты больше не войдешь,

 

Меня утешить, приласкать,

 

Перекрестить, предостеречь,

 

Напутствовать меня, как мать,

 

В полях житейских бурь и сечь.

 

О, все, чем ты дышала здесь,

 

Здесь, в моем сердце, все живет,

 

И так сияет чудно днесь,

 

Сияет, верит и цветет.

 

Сегодня день сороковой,

 

А голос твой еще звучит.

 

Твой голос, ласковый, живой,

 

В печальном сумраке молитв.

 

Калуга, 1928 г.