«Герой телефонного времени»

В Санкт-Петербурге стояла великая жара. Зной в северном городе с его каналами, заполненными затхлой водой, с облитыми помоями булыжными мостовыми, тяжек был и для местных жителей, а приезжему человеку и вовсе непереносим. После корчевской домашней благодати, после продутых волжскими ветрами тверских улиц Павел Голубицкий в Петербурге жестоко страдал от переполненного влажностью и ядовитыми миазмами горячего дневного воздуха. Однако дело надо было делать. В августе 1865 года он подал прошение ректору Петербургского университета о принятии в число студентов физико-математического факультета по разряду математических наук.

 

Примечательно что, будучи внуком судьи в Тарусском уезде Калужской губернии и сыном судьи в Корчевском уезде Тверской губернии, гимназист из провинции не стал поступать на юридический факультет, хотя престиж профессии юриста в те годы был достаточно высоким. Ведь в стране развернулась судебная реформа, начало которой положило утверждение Александром 11 в 1864 году судебных уставов. Выдержав вступительные экзамены, дворянский сын Голубицкий Павел Михайлович, двадцати лет от роду, 14 сентября 1865 года был зачислен студентом первого курса. В университете в то время действовали физико-математический, юридический, историко-филологический и восточных языков факультеты.

 

...В годы учебы Голубицкого в университете мировая электросвязь переживала серьезнейший кризис, который завершился успешной прокладкой трансатлантического телеграфного кабеля.

 

Первый морской кабель, проложенный в 1851 году Д. Бреттом через Ла-Манш, соединил телеграфом Англию с континентом. В 1853 году морской кабель, идущий по дну Финского залива, обеспечил телеграфную связь между Петербургом и Кронштадтом. В следующем году американский инженер Шафнер представил русскому правительству проект русско-американского телеграфа через Сибирь и Берингов пролив. Следом за ним русский инженер Д. Романов подал генерал-губернатору восточной Сибири предложение о прокладке телеграфного кабеля через Курильские и Алеутские острова. Однако в экономически замороченной и скованной косностью России такие проекты воспринимались как чистая фантастика.

 

Но развитие капитализма не могло осуществляться без развития телеграфной связи. В августе 1857 года в ирландском порту Валенсия начались работы по прокладке телеграфного кабеля через Атлантический океан. Руководил этим рискованным предприятием американец Сайрус Филд (1819-1892). Для осуществления работ он зафрахтовал крупнейший по тем временам колесно-винтовой пароход «Грейт-Истерн».

 

Опасения многочисленных пессимистов оправдались. Первая попытка прокладки трансатлантического кабеля окончилась неудачей: на дне океана остались 335 миль дорогостоящего кабеля.

 

Все это произошло в присутствии многочисленных технических наблюдателей из разных стран мира. Россия прислала в порт Валенсию академика И. И. Гамеля, который много работал в контакте с русскими электриками П. Л. Шиллингом и Б. С. Якоби. Именно они заложили основы кабелестроения, построив первые в мире подземные и воздушные линии телеграфной связи. Но слишком уж разномасштабны были расстояния между Петербургом и Царским Селом и двумя побережьями Атлантического океана.

 

В 1858 году закончилась провалом и вторая попытка размотать кабель по океанскому дну. На этот раз океан «заглотил» еще 200 миль изготовленного фирмой Сименса кабеля.

 

В общей сложности пять раз терпел неудачи американский предприниматель Сайрус Филд, прежде чем добился успеха.

 

Предпоследнюю попытку он предпринял в 1865 году, когда Голубицкий уже поступил в университет. Весь мир с жадностью следил по сообщениям в прессе за усилиями американского инженера. Тогда Филд потерял на прокладке кабеля 600 тысяч фунтов стерлингов, однако решил попробовать еще раз. И в 1866 году успех, наконец, был достигнут: порт Валенсия в Ирландии и Ньюфаундленд в Северной Америке смогли обменяться телеграфными депешами. Успех оказался двойным: удалось найти кабель, утраченный в 1865 году, поднять его, срастить и также ввести в эксплуатацию. Лучшие умы молодой России грезили электричеством и телеграфией.

 

Английский профессор Дэвид Юз имел мировой авторитет среди деловых людей, ученых и особенно среди электротехников. Он был изобретателем буквопечатающих телеграфных аппаратов, которые стремительно распродавались по всему цивилизованному миру, вытесняя менее удобные аппараты, изобретенные американцем Семюэлем Морзе. Высокий рейтинг новой продукции вызывал борьбу мнений и противостояние консерваторов и реформаторов. Среди революционеров связи — телеграфистов произошел раскол на «морзистов» — тех, кто предпочитал простые и дешевые аппараты прежней конструкции, и рвущихся к принтерной, более совершенной и комфортной технике связи «юзистов».

 

В начале осени в 1865 году легендарный Юз приехал по приглашению Петербургского университета в Россию. Начинающему студенту-физику Павлу Голубицкому удалось побывать на лекции заморского ученого. Дэвид Юз прекрасно исполнял роль профессора мировой величины: рослый, с буйной полуседой и курчавой гривой по плечи, с античным лбом, горящими выпуклыми глазами, с басовито-органным баритоном оперного солиста. Прекрасные внешние данные английского ученого, уверенно-театральная осанка и движения, но более того явления электричества, о которых зажигательно рассказывал зарубежный гость — все произвело горячее впечатление на бывшего тверского гимназиста Павла Голубицкого, сына погибшего в ополчении мирового судьи из уездного городка Корчева. Впоследствии талантливый русский политехник, изобретатель русских телефонных систем Голубицкий часто говорил, что его неутолимый интерес к электросвязи зародился в значительной степени благодаря присутствию на лекции Юза.

 

...Век спустя, в 1965 году автор сей книги был студентом-дипломником по лазерной технике в ЛИТМО — Ленинградском институте точной механики и оптики, проходил практикум в Физико-техническом институте имени А.Ф. Иоффе и оказался на гастрольной лекции, которую читал лауреат Нобелевской премии по физике, один из изобретателей лазера американец Чарльз Таунс. С ностальгическим умилением вспоминаю, каким чрезвычайным порывом к научному творчеству исполнился я, аплодируя в конце лекции благообразному, однако не склонному к театральности, скорее пасторского имиджа американскому профессору. Потому вполне понимаю, сколь потрясла молодого энтузиаста электричества Павла Голубицкого встреча с великим Юзом, говорившим о самых сокровенных тайнах электромеханики.

 

Федор Фомич Петрушевский (1828—1904) был учеником пионера русской физики Э. Х. Ленца. После окончания физико-математического факультета Петербургского университета его оставили для научной работы, а с 1862 года он начал читать в университете лекции, чем занимался до конца жизни. Ленц передал Петрушевскому заведование созданной им кафедры физики. К области электрофизики относилась магистерская диссертация Петрушевского «Способы непосредственного определения полюсов магнитов и электромагнитов», защищенная в 1862 году и докторская диссертация «О нормальном намагничивании», которая с большим успехом была принята в 1865 году — незадолго до поступления в университет Голубицкого.

 

Большая заслуга Петрушевского в том, что он организовал на физико-математическом факультете практикум для занятий студентов по физике — одновременно с появлением таких практикумов в Западной Европе. Как раз Голубицкому суждено было стать одним из первых питомцев этой качественной системы подготовки талантов.

 

...Павел Петрович Фан-дер-Флит, уроженец Архангельска, тоже был воспитанником школы Ленца и непосредственным воспитателем Голубицкого и, в дальнейшем, косвенным образом, К. Э. Циолковского. В годы своего учения в Петербургском университете Фан-дер-Флит участвовал в студенческих волнениях, за что полгода просидел в Петропавловской крепости и не смог вовремя закончить университет.

 

В 1865 году Фан-дер-Флит состоял в звании лаборанта кафедры и был первым помощником Петрушевского по осуществлению работы физического практикума.

 

Вот к таким наследникам немецкой учености в рамках российской физики попал на выучку выпускник Тверской гимназии, мелкопоместный дворянин Павел Михайлович Голубицкий в конце лета 1865 года.

 

Занятия в физическом практикуме под руководством Петрушевского и Фан-дер-флита и лекция зарубежного профессора Юза сделали Павла Голубицкого убежденным поклонником электротехники. Учитывая его романтический возраст, можно даже сказать — кавалером прекрасной дамы Электры. Это произошло в те годы, когда определяли свой политехнический выбор те, кто в последующем, вместе с Голубицким принесли всемирную славу русской электротехнике: Яблочков, Лодыгин, Лачинов, Чиколев, Умов. Усагин.

 

Павел учился в здании университета на Васильевском острове и жил там же — то в академической квартире профессора Сомова у тетки Прасковьи Ростиславовны, то на частных квартирах в сдаваемых студентам комнатах.

 

Осип Иванович Сомов занимал огромные апартаменты в знаменитом «Боновом доме», построенном на 1-й линии Васильевского острова на фундаменте Ломоносовской лаборатории.

 

...Глубокий интерес к химии Ломоносов проявил еще будучи на стажировке в Германии. По возвращении в Петербург в июле 1741 года Михаил Васильевич считал себя прежде всего химиком.

 

В 1742 и 1743 годах он подает немецкому руководству академии прошение за прошением о создании лаборатории и получает отказы с классической российской резолюцией: «за неимением при Академии денег». 25 июля 1745 г. Ломоносов переводится из адъюнктов в профессора, то есть, говоря современным языком, становится академиком. На четвертое прошение наконец последовало решение — императорский указ от 1 июля 1746 г. о создании лаборатории.

 

Для сооружения химической лаборатории был предоставлен участок на Васильевском острове. Это был район недалеко от теперешней набережной Макарова. В середине XVIII в. участок назывался «Боновым двором» по имени владельца — генерала Бона. Там находился ботанический сад («огород») академии, и в доме Бона жил сам Ломоносов. Закладка здания состоялась в августе 1748 года, а к началу зимы строительство было практически закончено, но оснащение лаборатории научным оборудованием и материалами затянулось еще на несколько месяцев. Так на Васильевском острове появилось небольшое одноэтажное здание — первая научно-исследовательская лаборатория России.

 

Здесь Ломоносов со своими единичными помощниками работал с 1748 по 1757 год, выполнив многочисленные исследования фундаментального и прикладного характера. Его работы в области химии широко известны, поэтому здесь нет необходимости рассматривать их детально. Можно только упомянуть выполнение анализов руд, солей, разработку методик получения окрашенных стекол, неорганических красителей, глазурей и мозаик.

 

История этой первой химической лаборатории заканчивается в 1793 году, когда участок земли вместе со зданием лаборатории был продан академику Н. Я. Озерецковскому. В 1811–1812 гг. лаборатория была перестроена в жилой дом, просуществовавший до Великой отечественной войны.

 

В студенческие годы Голубицкий зачитывался поэзией Ломоносова. Более всего он любил описания небесных явлений и электрических стихий.

 

Как ни загружен был Голубицкий занятиями на физическом практикуме и репетиторством в домах богатых лоботрясов, он не мог не слышать разговоров о новом произведении Достоевского, именитого писателя и в некоторой степени земляка по жизни в Твери. Возможно, что в руки бывшего тверского гимназиста даже попали растрепанные книжки журнала «Русский вестник» и он на одном дыхании прочел главы об исключенном из университета студенте Раскольникове, задумавшем убить «бабу Ягу», промышлявшую ростовщичеством, то есть финансовой спекуляцией. В «евро-столице» Санкт-Петербурге это был весьма распространенный вид предпринимательства.

 

...В апреле 1866 года по России пронеслась весть о покушении на императора Александра II, совершенном исключенным из университета студентом Дмитрием Каракозовым, который был почти точным воплощением изображенного Достоевским Родиона Раскольникова.

 

Дмитрий Каракозов, высокий, сутулый, с белесыми немытыми волосами, впалыми щеками на бледном лице и напряженно-неприязненным взглядом холодных светлых глаз, пришел в Летний сад, когда там прогуливался император и принес за пазухой студенческого сюртука револьвер. Он выстрелил в Александра II, но промахнулся. Второй выстрел помешал сделать прохожий по фамилии Комиссаров. В кармане у Дмитрия обнаружили прокламацию, озаглавленную «Друзьям-рабочим». В запорошенной табачным крошевом бумаге доказывалось, что царь есть главный виновник несправедливости в России и покончить с нищетой миллионов рабочих и крестьян можно лишь покончив с самим царем.

 

На допросах Дмитрий Каракозов рассказал, что решил совершить покушение на императора вследствие своего плохого здоровья. Он боялся, что не успеет сделать ничего значительного для народа, а убив самодержца, тем самым поможет революционерам добиться свержения режима самодержавия в России.

 

Суд над Каракозовым был недолгим. Его приговорили к смертной казни и повесили в конце ноября 1866 года.

 

...Сегодня, читая «Преступление и наказание», мы переносимся именно в тот Петербург, каким видели его студенты Каракозов и Голубицкий; многие обстоятельства судьбы Раскольникова совпадали с биографическими деталями реальных личностей. Например, Голубицкий, как и Раскольников, тоже был сиротой без отца, тоже из глухой провинции, тоже старший брат и опора многодетной вдовы-матери.

 

Перенапряжение и систематическое недоедание привели к тому, что в конце мая 1876 года (будучи уже на втором курсе), Павел Голубицкий во время экзаменов тяжело заболел и врач отстранил его от экзаменов по причине приливов крови к голове, головокружения и потери сознания. Однако в августе того же года окрепший за лето, проведенное дома, в Корчеве, Павел все-таки сдал все экзамены.

 

Центральную часть Петербурга в середине шестидесятых годов освещали газовыми фонарями, остальные улицы — керосиновыми лампами. Как и ныне в российских городах, на многих улицах имелись коммерческие палатки — мелочные лавки, где продавались соль, спички, свечи, керосин. В Петербурге было чуть более полумиллиона жителей. Лето 1865 года оказалось рекордным по числу преступлений: кражи, разбои, грабежи, убийства, изнасилования. Сообщения обо всем этом из номера в номер печатались в ежедневных газетах.

 

В подвалах многих домов имелись распивочные заведения. Пьянство сделалось бичом северной столицы, где прототипы Мармеладова встречались на каждом шагу. Столь же обязательными фигурами петербургских улиц были шарманщики и бродячие музыканты, а также проститутки, скапливавшиеся поблизости от трактиров и гостиниц. Как раз после 1865 года для представительниц этой профессии был введен желтый билет — особое удостоверение «личности» с желтой «корочкой».

 

Между прочим, с июля 1865 года на улицах Петербурга было разрешено свободно курить. В летнюю пору улицы имели столь сильное зловоние от преющих рогож, парусины, от помоев, что запах табака на таком фоне мог показаться даже приятным.

 

В домах зажиточных петербуржцев были модны клавикорды. Из открытых окон часто слышались мелодии популярной песенки «Хуторок». Из многочисленных церквей и часовен клубами валил кадильный дым.

 

Женщины прогуливались по улицам непременно с зонтиками-амбрельками и в длинных, по локоть, перчатках. Финны, называемые чухонцами, исполняли обязанности разносчиков, ловко нося кувшины с пивом на головах. Популярной едой была колбаса, которую продавали в многочисленных лавках, принадлежавших немцам. Во множестве были кухмистерские — дешевые столовые, где наряду со студентами питался и городской «планктон».

 

Студенты обязаны были носить форменные сюртуки и картузы, зимой — шинели. В моде у студентов были бородки — часто совсем жалкие, вперемежку с юношескими прыщами. Вполне вероятно, что и Павел Голубицкий еще в студенческие годы отрастил бороду и усы и уже всю жизнь не расставался с этими признаками русского демократического интеллигента. Нужно отметить, что при продолговатых серых глазах красивого разреза, с добродушно-ироническим прищуром, при породисто долгом и прямом носе и высоком лбе борода и усы были, как говорится, к лицу Павла, делая его облик привлекательно-загадочным и запоминающимся.

 

Наконец в Петербурге имелось три кафешантана, куда хаживали развлечься, или, как теперь говорят, «оттянуться» богатые студенты, но казеннокоштному студенту Павлу Голубицкому такая роскошь и не снилась. Да и не был он, судя по сохранившимся отзывам, чрезмерным эротоманом и искателем приключений. В зрелые годы он дважды был женат и, наверное, знал счастье в любви. И все-таки самой потрясающей любовницей для него оказалась стремительная и энергичная красавица-идея по имени Электротехника.

 

В апреле 1867 года, когда бедный и бледный студент физического факультета С-Петербургского университета Павел Голубицкий, сын погибшего на турецком фронте артиллериста-ополченца, из-за надрывной учебы и тоскливого репетиторства серьезно занедужил, в Париже произошло событие глобально-политехнического значения. Там в обстановке увлекательной торжественности и шумной парадности открылась Всемирная выставка произведений земледелия, промышленности и художеств — четвертый по счету общемировой политехнический бал, фестиваль и смотр достижений искусств, науки и технического изобретательства.

 

Как писали петербургские газеты, выставка на Марсовом поле в Париже поражала скорым выполнением огромного объема строительных работ. Пустое прежде поле превратилось в зеленый град с парадными аллеями, нарядными газонами, цветами, прудами и водопадами. Политехнический карнавал вечерами озарялся газовыми светильниками.

 

Наибольший интерес среди экспонатов возбуждали относящиеся к фотографической магии атрибуты: наборы серебра, натрия и прочих химикалиев, камеры-обскуры и аппараты с линзами, трехногие штативы и дуговые светильники, а также продукция таинственного фотомастерства: снимки цветочных букетов и парковых аллей, фотопортреты, изображавшие великих современников, снятые знаменитым маэстро Турнашоном, репродукции шедевров мировой живописи и даже фотоскульптуры.

 

Кстати сказать, этот цыганского происхождения артист «светоискусства» из Парижа был дружен с популярным французским журналистом научно-технического прогресса Жюлем Верном, которого не могли не увлечь воздухоплавательные подвиги Турнашона. В итоге предприимчивый фотограф и строитель аэростатов стал прототипом первого лунного пилота, проектировщика первого лунного «вагон-снаряда» Мишеля Ардена, героя «лунных» романов Жюля Верна.

 

...Сенсацией был показ мастерства гальванопластики, разработанной физиком из России Б. С. Якоби. В результате опять-таки магических технологий ему удавалось с помощью потоков электричества в проводниках получать точные копии рельефных изображений, а также покрывать изделия тонким слоем серебра и даже золота.

 

Наибольшим успехом среди проектов электрической передачи сигналов пользовались телеграфные аппараты корифеев проводной связи американца Морзе и англичанина Юза.

 

Электрический мастер из России Д. А. Лачинов показал на Парижской выставке 1867 года дуговую лампу с регулированием угольных стержней для освещения хирургической операционной залы.

 

Побывали на Парижской выставке два известнейших в Петербурге политехника — братья-розмыслы Петрушевские.