«Герой телефонного времени»

Улица, из города уводившая к пойменному разнотравью Оки и Яченки, называлась в старину Коровинским спуском. Последним на этой веселой для саночного ската и тяжелой для пешего подъема улице был в конце XIX века заурядный бревенчатый дом с подворьем, который весной 1904 года объявили к продаже.

 

В возрасте сорока шести лет учитель калужского епархиального училища Циолковский скопил тысячу рублей серебром, чтобы стать все-таки домовладельцем. Этот дом с видом на пойменный луг и сосновый бор приглянулся ему прочным фундаментом и возможностью пристроек.

 

А начинали Циолковские обживать Калугу с Георгиевской улицы, где сменили две квартиры. Вторая пришлась по душе бывшему учителю из Боровска, в ней прожили почти десять лет.

 

Именно здесь родилась, образно говоря, мировая космонавтика, Здесь в свободное от напряженных школьных занятий время учитель Калужского уездного училища в 1897 году произвел все расчеты, вывел все формулы и теоретически обосновал проникновение в космос, создав свое классическое произведение «Исследование мировых пространств реактивными приборами».

 

Здесь в 1897 году Константантин Эдуардович сооружает первую в России аэродинамическую трубу для испытания в искусственном воздушном потоке моделей летельных аппаратов и геометрических фигур различиых форм, на несколько лет опередив создание аналогичной трубы профессором Н. Е. Жуковским.

 

Тремя годами раньше в том же домике Константин Эдуардович написал пророческую работу по самолетостроению «Аэроплан или птицеподобная (авиационная) летательная машина».

 

Последние два года перед покупкой своего дома жили в тесноте на бывшей Лебедянской (ныне улица космонавта Комарова). Для хозяев Циолковский-квартирант был очень удобен. Он не пил вина, не курил, был человеком благожелательным, вежливым и мудрым, не устраивал шумных семейных разборок. Хотя конфликты бывали. Ведь Циолковский еще в день свадьбы купил и привез домой токарный станок. Мастерская, как он писал в автобиографии, «всегда сопровождала» его. Вот за опыты с химическими реактивами и огнем домовладельцы не любили своего квартиранта. В Боровске даже попытались свалить на него вину за возникший в деревянном с печным отоплением городе пожар.

 

Весной 1908 года Ока разлилась так широко, что могла бы состязаться даже с Волгой. Тех калужан, кто не пострадал от разлива, необычная полноводность Реки приводила в восторг. А жителям окраинных улочек было не до ликования.

 

Дом, принадлежащий Циолковским, оказался затопленным по самую кровлю. Жена и дети переселились к соседям, Константину Эдуардовичу пришлось перетаскивать на чердак книги, рукописи, приборы... Когда весенняя вода спала, в доме застучали топоры. Ремонт обошелся дорого — до последней копеечки вышли все сбережения, зато после перестройки дом поднялся вверх. Все было сделано по давно обдуманному Циолковским плану. В надстроенной светелке разместился кабинет, из которого можно было выйти на веранду — в мастерскую. На веранде деревянная лестница и люк вели на крышу. Оттуда во всей красе открывалось ночью звездное небо — ничто не закрывало горизонт. Домашние в шутку называли этот лаз «дверью в космическое пространство».

 

Перестройка дома стоила не только огромных средств, но и немалого душевного напряжения, необратимого износа нервов, зато свой кабинет и мастерскую Константин Эдуардович очень любил.

 

В доме, ставшем мемориальным Домом-музеем К. Э. Циолковского, филиалом Государственного музея истории космонавтики, полностью восстановлена обстановка, в которой жила почти 3 десятилетия большая семья калужского учителя.

 

Маленький садик во дворе был местом отдыха. Циолковский сам посадил кусты сирени, она и по сию пору цветет и благоухает в майские дни. В кухне нехитрая утварь. Рядом в комнате — ручная швейная машина, на которой шила жена ученого Варвара Евграфовна. Семья была многодетная, всех надо одеть — при скромных средствах Циолковских задача не из легких.

 

Живности: коров, кур — Циолковские не держали, покупали молоко у соседей. Кстати сказать, любимым блюдом Константина Эдуардовича была гречневая каша с молоком. От воров он защищался хитроумными засовами собственной конструкции.

 

Вместе с тем Константин Эдуардович был гостеприимным хозяином. В дом являлось множество званных и незваных гостей. Находили в нем надежное пристанище семьи выходивших замуж дочерей. С зятьями хозяин дома был приветлив, а внуков искренне любил.

 

Юных посетителей Дома-музея заинтересуют не только физические приборы, но и велосипед и коньки самого Константина Эдуардовича.

 

Примечательны в доме большие жестяные воронки — знаменитые «слухачи» Циолковского. При всей их неуклюжести они неплохо служили Константину Эдуардовичу: благодаря этим «воронкам» гость мог говорить со старым учителем не напрягая голоса.

 

Двухтумбовый стол в кабинете ученого редко служил Циолковскому по своему прямому назначению: Константин Эдуардович предпочитал писать, сидя в глубоком кресле и положив на колено фанерку с листами бумаги. Пережитые им неоднократно пожары и наводнения, губившие самое ценное — рукописи, заставили Циолковского пользоваться копировальной бумагой. Оба экземпляра он хранил в разных местах.

 

Среди изобретений Константина Эдуардовича есть оригинальный проект пишущей машинки, где, по свидетельству инженера-исследователя Е. П. Вознесенского, были предугаданы многие черты современных принтеров.

 

Интерес к телеграфу, телефону, радио, к развитию электросвязи и печатающих устройств, коим зажег его тарусский друг и спутник в забегах по Луне П. М. Голубицкий, не угасал у космиста-изобретателя до конца жизни. Однако свои труды ученый писал от руки, обыкновенным карандашом.

 

Возле письменного стола высится самодельная деревянная тренога, на которой укреплена небольшая, величиной с эстафетную палочку, деревянная трубка. В ее торцах поблескивают линзы. Простейшие приспособления в виде петли из жести и деревянных кругляков позволяют ориентировать трубу по азимуту и склонению. Так выглядит телескоп, которым много лет пользовался человек, впоследствии названный первым гражданином Вселенной. Дешевая подзорная труба с мизерным увеличением была для Циолковского единственной возможностью хоть как-то приблизиться к заветным звездам.

 

Можно представить себе, с какими чувствами взирали соседи Циолковского на жестяных, почти 2-метровой длины «рыб» (модели дирижаблей), с которыми возился чудаковатый учитель. Подвесив такие «страшилища» на веревках, протянутых между столбами, он нагнетал в них воздух самодельным насосом, и «рыбы», как живые, шевелились, раздувая бока.

 

Заняться фотографией ученого побудило желание сопровождать свои отчеты, доклады и лекции о работах в области воздухоплавания фотоснимками и диапозитивами. Поэтому большая часть сделанных им фотографий представляет собой изображения моделей дирижаблей и их частей. Видимо, таких снимков было сделано немало, но негативы до нас не дошли, они входят в число утрат, понесенных Домом-музеем К. Э. Циолковского в годы Великой Отечественной войны.

 

Время активного занятия Циолковского фотографией приходится на 1908-1916 годы. Именно в этот период ученый строит большую часть моделей дирижабля и усиленно пропагандирует свое изобретение. Сохранившиеся снимки зафиксировали внешний вид моделей двух разных типов: гладких металлических с промежуточными мягкими лентами, над которыми ученый работал с 1908-го по 1911-й год, и гофрированных, способных менять объемы во время полета. Фотографии показывают, как он шел к осуществлению идеи дирижабля с гофрированной оболочкой.

 

В 1912-1913 годах ученый исследует одну за другой пять оболочек из гофрированного металла, намереваясь наиболее удачные представить на выставке в Москве. Но желаемого результата ему удается добиться не сразу. Поэтому, чтобы отчитаться о проделанной работе перед Леденцовским благотворительным обществом, финансировавшим недолгое время его труды, Константин Эдуардович отправляет туда фотографии уже готовых моделей. Причем три первые модели и модель среднего сечения ученый снимает сам, но качество снимков, вероятно, его не удовлетворило, так как в апреле и в июле 1913 Константин Эдуардович обращается к услугам своего молодого друга А. В. Ассонова, умелого фотографа-лю6ителя, который выполнял снимки новых моделей образца 1912 г.

 

Фотографии А. В. Ассонова, превосходящие по качеству его собственные, Константин Эдуардович чаще использует для публикаций, рассылает во всевозможные научные общества и организации для пропаганды своего изобретения.

 

Очевидно, в 1914 году ученый изготавливает и партию диапозитивов с изображением моделей оболочки и отдельных ее частей. Сохранились свидетельства нескольких выступлений ученого, сопровождавшихся показом диапозитивов.

 

Первое было организовано Калужским обществом изучения природы местного края — КОИПМК и проходило 27 марта 1914 года в Калуге, в помещении частного реального училища Ф. М. Шахмагонова. Это была, видимо, своего рода репетиция перед выступлением на 3-м Всероссийском съезде воздухоплавателей, который должен был проходить в С.-Петербурге с 8-го по 12 апреля. Ученый получил официальное приглашение от оргкомитета съезда выступить там с докладом о своем дирижабле. Младшая дочь Циолковского Анна писала в эти дни сестре Марии, работавшей в деревне: «Дело в том, что папа едет в Петербург. Его просят сделать там доклад. Так вот, папа сначала хочет прочесть лекцию в Шахмагоновском училище».

 

Ученик выпускного класса реального училища Александр Чижевский был в числе слушателей на той лекции. Восхищенный и взбудораженный, он откликнулся на приглашение учителя-лектора посетить его дом на Коровинском спуске и ознакомиться с моделями из гофрированной жести, которые Константин Эдуардович собственноручно вырезал и спаял.

 

В автобиографической повести А. Л. Чижевского «Вся жизнь» есть его романтичный рассказ о визите к Циолковскому весной 1914 года.

 

В отчете о лекции, помещенном в газете «Калужский курьер», упоминалось о том, что «на экране были показаны многочисленные снимки с моделей разных их частей и приспособлений...» О втором выступлении вспоминает сам ученый: «В 14 году, весной, до войны, меня пригласили в Петроград на воздухоплавательный съезд. Взял с собой ящик моделей в 2 м длины и делал доклад с помощью этих моделей и диапозитивов».

 

Хотя модели оболочки дирижабля и были главным объектом фотосъемки для Циолковского, тем не менее среди его снимков есть несколько семейных и видовых фотографий.

 

Очевидно, сделав намеченные снимки моделей, ученый использовал одну-две фотопластины для того, чтобы заснять жену, детей, а иногда сфотографировать окрестности своего дома. Изредка на этих снимках можно видеть кого-то из знакомых детей или соседей. Так, на одном из них присутствует подруга Любови Циолковской Евдокия. Вместе с детьми ученого изображена женщина средних лет (возможно, соседка), личность которой установить пока не удалось. А на третьем вместе с женой и детьми запечатлен сам Константин Эдуардович. Сделан этот снимок с использованием автоспуска..

 

Видовые фотографии, сделанные ученым, художественные ценности не имеют, но в плане историческом просто бесценны, так как почти на всех сохранились ныне уже не существующие реалии. Например, на одном из снимков запечатлены два дома в нижней части улицы Коровинской, которые были уничтожены наводнениями 1908-го и 1931-го годов. На другом (фото 1908 года) можно видеть целый ряд домов на четной стороне Коровинской улицы, которые были снесены в 1970-е годы.

 

Время не пощадило снимки ученого. Физическое состояние большей их части оставляет желать лучшего. В какой-то степени виноват в этом и сам Константин Эдуардович, не слишком строго соблюдавший правила их обработки. Со временем дефекты должны усиливаться. Чтобы этого избежать и предотвратить утрату ценнейших исторических документов, сохранивших внешний вид многих не дошедших до нас моделей оболочки дирижабля конструкции ученого, все снимки прошли специальную обработку.

 

Иззубренная поверхность верстака в его мастерской, выработавшиеся губки тисков, стертый прижимавшимися резцами суппорт токарного станка хранят в себе силу и азарт рабочих рук Константина Эдуардовича. Он понимал душу всякого материала и, как подлинный мастер, покорял материал своему замыслу.

 

Циолковский знал цену вдохновению, поэтому особенно заботился о том, чтобы все инструменты были под рукой, на видном месте: в мастерской у него сделаны шкафчики, стеллажи, полочки для стамесок, напильников, клещей, потому что, если в нужный момент не находился какой-нибудь метчик на полдюйма или трехгранный напильник, терялись азарт и увлеченность.

 

То впечатление, которое производят на посетителей кабинет и мастерская К.Э.Циолковского, очень точно выразил в книге отзывов летчик-космонавт СССР Герман Степанович Титов: «Сколько бы раз я не посещал Дом-музей К. Э. Циолковского, самое большое впечатление оставляют экспонаты второго этажа. Поражает дистанция от рубанков и напильников, от токарного станка и верстака до стройной теории „космического летания“, поражает гений ученого».

 

...Давний мой знакомый калужский изобретатель Н. Д. Салищев поведал про беды своих коллег, творцов новых технических решений, которые они стали испытывать в новой демократической России. Оказывается, воротился бывший еще во времена Голубицкого порядок, когда заявки на российские патенты могут подавать и иностранные заявители, а русские изобретатели имеют право патентовать свои конструкции за рубежом. В этих условиях вполне может возникнуть ситуация, когда попав в чужие руки, российский патент обернется запретом на производство в России новейшей технической продукции. Именно так полтора века назад Сименс, развивая в России телеграфную связь, запрещал русским предпринимателям производить и продавать отечественную телеграфную аппаратуру.

 

Не на пользу отечественным талантам и чрезвычайно высокие налоги (патентные пошлины) вместе с затянутыми сроками рассмотрения заявок. Благодаря всему этому в годы реформ стало резко уменьшаться число соискателей российских патентов. Иначе говоря, перевес — и значительный — теперь в пользу зарубежных новаторов.

 

При нынешнем фактическом отсутствии рынка интеллектуальной собственности, при практически полном отсутствии внедрения уже запатентованных изобретений, сегодня в России складывается то самое положение, из-за которого русские не смогли создать в своей стране отечественную систему электросвязи, а Россия вынуждена была платить астрономические суммы иностранным фирмам Шаппа, Сименса, Белла, Эдисона, Эриксона, Филипса и т. д.

 

У Константина Эдуардовича было особое отношение к книгам: он никогда не читал их для развлечения — он либо учился по книгам, либо спорил с их авторами.

 

В повести «На Луне» Циолковский описывал постоялый двор — базу на Луне, где в одной из комнат лунного дома был солиднейший книжный шкаф, битком набитый астрономической и космической литературой.

 

В Калуге своими руками Константин Эдуардович сделал два стеллажа для книг. Один из них, занятый энциклопедией Брокгауза и Ефрона, учебниками по физике, химии и математике, дешевыми изданиями русских классиков, книгами друзей и единомышленников, стоит в кабинете Циолковского; другой — с подшивками естественнонаучных журналов — примостился рядом с лестницей на чердак в его в светелке-обсерватории. Журналы, многие из которых публиковали его фантастические повести, статьи, рецензии и отклики, занимают верхние полки стеллажа на веранде. На нижних полках лежат стопки брошюрок, похожих на поэтические сборники, которые он издавал в калужских типографиях. Здесь же набитые на деревянные чурбачки цинковые клише с чертежами дирижаблей.

 

Константин Эдуардович не только писал статьи и научно-фантастические повести, но и сам редактировал рукописи и отправлял в типографии. Так что его дом можно называть еще и издательством. Такая работа отнимала у Константина Эдуардовича массу времени и поглощала все сбережения — он издавал книги за собственный счет. Многие его научные работы и художественные произведения еще при жизни автора были изданы в Москве.

 

...XIX век заглядывал в окна домов, где доводилось жить квартиранту Циолковскому. Для многих его современников благополучие России, раскрепощение ее рабского населения было пределом жизненных и нравственных устремлений. Но гений, как сказано Пушкиным, парадоксов друг. Гений считает предельное промежуточным. Гениальный ум прорывается за линию флажков, коими властвующая посредственность обкладывает реальность.

 

Глядя из своей светелки на луг у Оки, Циолковский укреплялся во мнении, что Земля — не могила цивилизаций, а колыбель разума. Поднимаясь по «коровьему» спуску, калужский учитель видел Млечный Путь его продолжением. Он был убежден, что человечество неизбежно избавится от слепоты, которая есть следствие пребывания под игом земного притяжения.

 

В окна дома со светелкой на окраине Калуги заглядывает будущее России и всего человечества.