Глава 1.1 Ангелы из пекла
Сестра-учительница
Матушка Первого в мире лётчика-космонавта Анна Тимофеевна Гагарина рассказывала писателям и журналистам, что в родильный дом в Гжатске в начале марта 1934 года её отвёз муж, сельский плотник Алексей Иванович.
Акушерка, что принимала колхозную доярку, пошутила:
— Ну раз к женскому дню ждём, значит, будет девочка.
Но прошёл день восьмого марта, вечер, наступила ночь. Анна так и ждала сыночка, даже имя они с мужем заранее определили — Юрочка. Вот он и родился. Небольшой — три килограмма, но крепенький, аккуратненький. Привёз Алексей Иванович жену с новорожденным мальчишечкой, раскрыли бескрылого ангелочка. Старшая его сестрица семилетняя Зоя стала братика рассматривать да как удивленно закричит:
— Ой-ой, смотрите-ка! У него пальчики на ножках как горошинки в стручке.
Почему-то частенько вспоминались матушке эти ее слова, может, потому, что какие-то они бесхитростные были, а может, потому, что детская любовь так выразилась.
Через два года с небольшим, в самом начале июня 36-го, родился и последний дояркин ребёночек — Бориска.
Младших братишек нянчила Зоя. Правда, когда Юра родился, пригласила Анна одну старушку за мальчиком приглядывать. Но однажды Зоя прибежала на ферму во время дойки, сама вся в слезах:
— Бабушка Юру уронила! — плачет, сердится, а потом говорит: — Лучше я сама за ним ходить буду.
А самой-то ещё только в первый класс идти! Но деревенские дети пораньше, чем городские, в работу включаются. Бывало, несёт Зоя Юру к мамке на ферму, чтобы та мальчонку покормила, платочек его собьётся, пелёнки растреплются. Бабоньки-подружки кричат:
— Нюра, Нюра, твоя помощница идёт!
Анна Тимофеевна спешила навстречу, а у самой —то светлый жар от гордости: вот какая девочка у неё подрастает, добрая да умелая, вот какой мальчонка хорошенький, светленький, ясноглазый да здоровенький.
Так всё лето нянчила дочка братика своего. Осень подошла, убрали всё с поля, Зоя эдак по-взрослому говорит:
— Ну, мамаша, теперь-то управишься с Югом? С Юрием Гагариным, то есть. Ведь сейчас полегче.
Анна сразу и не уразумела, о чём дочурка внушает. Сказала не по-матерному робко:
— Управлюся...
— А я, — говорит семилетка, — в школу пойду.
— Так ведь уже октябрь!
— Ничего. Я постараюсь.
Пошла в школу. Директор потом Анну Тимофеевну на улице повстречал, рассказал. Пришла Зоя Гагарина в класс и учительнице говорит:
— Хочу учиться.
Та сразу в строгость:
— Мы уж много прошли.
— А я все буквы знаю, складывать умею, — не оробела семилетка. — Раньше-то прийтить не могла, братика растимши.
Оставили её. И не пожалели: заниматься Зоя сразу стала отлично.
Комарик на Луне
Москва — город детства Владимира Комарова, город юности и возмужания. Когда приходилось заполнять различные документы, отвечать на многочисленные вопросы анкет, в графе о дате и месте рождения лётчик-космонавт СССР Владимир Михайлович Комаров старательно выводил: 1927 год, 16 марта, г. Москва...
1 сентября 1935 года Володя перешагнул порог новой школы № 235 на Третьей Мещанской улице. Школа была краснокоричневая, с белыми пилястрами, ритмично рассекавшими цокольный этаж, с лунно блестевшей крышей из оцинкованного железа. В классе пахло краской, всё блестело, сверкало.
А потом был первый звонок и первый урок. В класс вошла молодая, белокурая красавица со светлым широким лицом и очень тоненькими дугами бровей — будто вычерченными пёрышком и тушью. Она вошла уверенно, тряхнула бирюзовыми стёклышками-серёжками и представилась — Марианна Николаевна Соколова.
И стала изо дня в день довоенного тихого времени учить маленьких москвичей читать, писать, считать и рисовать.
Малого росточка, щупленький и темноволосый, с блестящими карими глазками Комарик — Володя Комаров — многое уже умел. Ещё шестилетком он прочитал букварь, правильно рисовал круг и квадрат и считал до ста без запинки.
Осенью 1935 года на всю страну разнеслась весть из подмосковного города Калуги, что в доме № 1 на улице Циолковского скончался великий воздухоплаватель, продолжатель космического учения Коперника, Кеплера и Ломоносова, основоположник ракетной науки Константин Эдуардович Циолковский.
В те траурные дни Марианна Ивановна читала первоклашкам повесть Циолковского «На Луне».
Спустя сорок с лишним лет после космической трагедии в атмосфере Земли, когда мгновенно погиб леётчик-космонавт СССР В. М. Комаров, М. Н. Соколова расскажет писателям и журналистам про разговоры с Комариком.
— Помню, читала я своим первоклашкам повесть Константина Эдуардовича «На Луне». Володя спрашивает тоненьким альтом: «А до Луны далеко?». Услышав, сколько тысяч километров, прикинул и говорит: «Это расстояние от Москвы до Калуги и обратно, если помножить на тысячу. А ковёр-самолёт долетел бы?» — Я ему отвечаю: «Ковер-самолёт в сказках летает». — А он и говорит: «Я это знаю... А вот в Советской стране такой самолёт построят и я на нём полечу».
Мать Комарика Ксения Игнатьевна Комарова смолоду была домработницей. А в замужестве пришлось быть домохозяйкой. В сыночке Володеньке ей мечтался образованный специалист, инженер или даже профессор. Как сосед со второго этажа, преподававший в академии имени Жуковского.
Отец Комарика работал слесарем на стройке, на земляных работах «Мосгазстроя», кладовщиком, слесарем, иногда дворником, потому что был человеком мечтательным.
— Папа, а кто такой инженер? — спрашивал Володя.
Михаил Яковлевич почесывал затылок, сосредоточенно смотрел в низкий потолок маленькой дворницкой комнатухи, которую Комаровым выделили в полуподвале старинного доходного дома, удивлялся обилию шнурков на кромке шелкового абажура над столом. Он сам рвался к заочной учебе на инженера. Но преодолел только вечернюю семилетку. Дальше сил не хватило вследствие большой общественной, производственной и семейной нагрузки на пролетарского происхождения работника.
— Инженер — это значит грамотный, знающий, всё умеющий. Они, брат, делают машины, электрические лампочки и даже дирижабли. Чертежи рисуют разные... А ты что, тоже задумал стать инженером?
— Хочу, — отвечал Володя и смотрел на стену, где выделялась в ореховой рамочке его фотография в шестилетнем возрасте, когда Ксения Игнатьевна ещё называла сыночка Комариком. На голове Владимира Михайловича Комарова была широкая матросская бескозырка с надписью на ленте «Герой».
— Хорошее дело, очень хорошее, — одобрительно качал рано облысевшей головой отец. — Но главное, сынок, быть человеком. Значит, чтобы уважали тебя, любили... Чтобы ты был честным, принципиально правильным, то есть за всё в ответе... Подрастёшь, тогда поймёшь, что это такое.
...Семи отважным лётчикам впервые было присвоено звание Героя Советского Союза. В газетах печатались портреты Ляпидевского, Леваневского, Молокова, Каманина, Слепнева, Водопьянова, Доронина. Лётчики-герои были кумирами всех мальчишек. Бредили ими и парнишки с Мещанской. А как встречала Москва героев!
Комарик увязался за старшими мальчишками и тоже пошёл посмотреть. От Мещанской до Красных ворот путь хотя и недолгий, но ему тогда не разрешали так далеко от дома уходить одному. Но ведь он с ребятами со своего двора пошёл!
Ребята в школе до хрипоты спорили о самолётах, рекордных перелётах экипажей Чкалова и Громова через Северный полюс в Америку.
Во дворе за сараями у Комарика было своё любимое место. Там можно было остаться одному и пофантазировать, помечтать... Огромные, как у стрекозы цыганские глазища Комарика устремлены вверх. А там небо, продутое сквозными ветрами, промытое дождями, удивительно голубое, чистое предвоенное небо.
Костя-лунатик
Десятое издание петербургской 1915 года книги Якова Перельмана «Межпланетные полёты» вышло в советской Москве в 1935 году. Это была популярная монография, рассчитанная, однако, на некоторое знание физики и математики.
Борис Феоктистов, курсант артиллерийского училища в Воронеже, подарил эту брошюрку младшему брату четверокласснику Косте и тот мигом её прочел от корки до корки. Вундеркинд Костя Феоктистов состоял в энергетическом кружке Дворца пионеров и совершенно серьезно утверждал, что в 1964 году он полетит на Луну.
Однако в седьмом классе Костя изменил своей мечте — увлёкся идеей передачи электроэнергии без проводов. Казалось несложно — преобразовать энергию в токи высокой частоты, как это умел делать знаменитый электрофизик Никола Тесла, и сконцентрировать в направленный луч. Смущало одно: если пролетающий самолёт наткнется на этот луч, то сгорит. Так ещё в предвоенные годы советский пионер из Воронежа Константин Феоктистов сконцентрировал свою недюжинную интуицию на решении серьезной воздухоплавательной задачи.
Налёт фашизма
Тот воскресный день в июне сорок первого ворвался в колхозную жизнь Гагариных, как и в жизнь всех городских и сельских советских семей, неожиданно, трагически.
Алексей Иванович по колхозным делам был с утра в сельсовете, откуда пришёл прямо-таки почерневшим: война!
Сам Алексей Иванович не мог вступить в ряды Красной Армии: в младенчестве он получил тяжелую травму, одна нога была корочей другой чуть не на вершок. В мирной жизни не особенно замечалось — Алексей Иванович мастерил себе сам специальную обувь, так что хромота не бросалась в глаза.
...Наступил вечер. А наутро в село вошли люди в серо-зелёных шинелях. Они врывались в дома, везде шарили, кричали:
— Где партизаны?
Партизан не находили, а вот вещи утаскивали, хватали кур, гусей, еду. Через три-четыре часа в доме не осталось ничего. Последний каравай Анна запрятала ребятишкам, но высокий белоглазый солдат по запаху нашел его на печке.
— Оставь хоть по кусочку малышам! — укорила доярка "фрица", а он ей нате, на русском устном, высокомерно скривив губы, воскликнул:
— Ещё напечешь, баба! — и замахнулся кулаком.
Русскоязычный фашист, похоже, из прибалтийцев, ушёл, а Бориска заплакал от страха и обиды:
— Это кто? Кто это? Он наш или Гитлер?
— Гад! Вот кто! — угрюмо ответил с печки Алексей Иванович.
В первые дни по приходе немцев Алексей Иванович вынул из своего валенка подкладу, которая делала его походку ровной, ходил, сильно припадая на левую ногу, кособочился весь: хромого-то немцы авось на работу не пошлют. Когда мастерил что-то по хозяйству, то, ежели фашист какой начнет наблюдать за работой, сразу же будто глупел: становился косным и неуклюжим. По делам ходил рано-рано утром, чтобы гитлеровцев не повстречать, лишний раз не кланяться. Да и доярка Анна норовила поменьше показываться оккупантам на глаза, старалась выглядеть неряхой неумелой, нерасторопной — только бы врагам ни в чём не прислуживать!
Неудалый первоклассник
1 сентября 1941 года Юрий Гагарин пошёл учиться в первый класс Клушинской неполной средней школы. Позднее в автобиографии Юрий Алексеевич напишет: «В 1941 году поступил учиться в Клушинскую НСШ. Но учёба была прервана нашествием немецких фашистов».
Валя, Боря, Зоя и Юра Гагарины
На всю жизнь Юрий запомнил воздушный бой, который разыгрался в этот день над селом. Советский истребитель, небольшой, вёрткий, был подбит немцами и грохнулся за селом в болото. Мальчишки из Клушина, в том числе и юркий семилетка Юг, побежали к самолёту, помогли лётчику.
Вскоре рядом с болотцем сел ещё один «Як-3». Впервые деревенская «мелкота» видели военные самолеты, настоящих военлётов и подлинные ордена на груди отважных асов. Всю ночь лётчики дежурили у своих самолётов, отказывались идти в село спать, рассказывали ребятам о войне, воздушных сражениях. Юра жадно ловил каждое слово.
Лётчик Ларцев в благодарность за помощь сделал ребятам подарки. Первоклашке Югу дал шоколадку.
После Покрова занятия в школе были остановлены ввиду того, что гитлеровские войска оккупировали село. «Клушино долгое время было отрезано от всего мира»,— вспоминал Юрий Алексеевич.
«Так мы и жили,— рассказывал он,— в огне и дыму. День и ночь что-нибудь горело поблизости».
Под Новый 1942 год немцы заняли дом Гагариных. Полицай Щербачев выгнал на мороз всё многодетное семейство. Пришлось спешно вырыть землянку и на всю зиму перебраться в неё. Было голодно, теперь стало и холодно. Когда было очень люто на дворе, сестра Зоя при свете коптилки читала книги. Юра ещё не умел хорошо читать. В эти удивительные минуты ему казалось, что Зоя становилась волшебником. Глубоко западало в большую ёмкость прамяти маленького Юга впечатление от прочитанного. Любовь к книгам он сохранит на вею жизнь.
Настоящий супостат
Эсэсовская часть в Клушине стояла непоколебимо. Дом Гагариных занял породистый и белобрысый фашист Альберт. Он заряжал аккумуляторы для автомашин. На досуге любил развлекаться. То на глазах у голодных ребят скармливал приблудной собаке аппетитные консервы, то начинал стрелять из пистолета по кошкам, а то принимался рубить тесаком молодые деревца в саду.
Детей деревенских он страстно не любил. Однажды семилетний Юг ворвался в землянку с воплем:
— Альберт Бориску повесил!
Анна кинулась наверх. Подвешенный за упругий вязанный шарфик, висел на яблоньке дояркин младшенький. А рядом, уперевши руки в боки, гулко, будто из пивной бочки, хохотал белобрысый фашист и педофил. Было совершенно очевидным, что ему интересно наблюдать за судорогами ребенка.
Анна подлетела к яблоне, сдернула с ветки удавку, подхватила Бореньку на руки. А сама думает: «Ежели жеребец незанузданный воспрепаятствует, ей богу лопатой зарублю! Пускай что буде, то будет, а я кровиночку спасу!»
Видно, так сигнально переживанием было лицо не старой еще русской доярки, что проняло и извращенца. взглянувши боязливо на белое как молоко лицо доярки, Альберт сразу повернулся, в дом зашагал — сделал вид, что его кто-то окликнул. Анна мигом с ребеночком на руках кинулась в землянку. Боренька уж не дышал. Вместе с Югом раздели его, уложили на нары, стали растирать. Глядь, порозовел, глаза приоткрыл. Когда Боренька в себя пришел, а мать его пришла в разум и смогла вокруг кое-что различить, обратила она внимание, что с Юрой творится неладное. Стоит, кулачки сжал, глаза как снегом заметённые, прищурил. Анна испугалась, подумавши — отомстить мальчик нацелился. Подошла к сыночку Югу, на коленки к себе посадила, по голове гладит, успокаивает:
— Фашист, он не взаправду так сделал. Это он нарочно, чтобы над тобой тоже поиздеваться, чтобы за пустяк убить. Нет, Юра, мы ему такую радость не доставим!
Мариинский Посад
[PHOTO-1107]Чувашское село Шершелы приютилось в неглубокой долине на правобережьи Волги. Однако до самой матушки-реки от села неблизко — километров пятнадцать, если ехать порямиком на районный город Мариинский Посад. Но шоршельские мальчуганы не считали это расстояние за путь, а Волгу за дальнюю соседку. Андриан в годы военного детства-отрочества бывал там частенько. Друзья-подростки ходили летом босиком — так быстрее. Ранним-рано выйдут из Шершел, ещё заря не прорежется, а к восходу уже на месте.
А какое это чудо — солнце на Волге встречать! Всё вокруг прямо-таки золотом горит и дышится так легко. Был у мальчишек свой утёс. Их скала, как и легендарная «разинская», для многих была недоступной.
«А когда доберёшься до вершины, — вспоминал лётчик- космонавт СССР Андриан Григорьевич Николаев, — встанешь во весь рост... Это вроде первого полёта — такая же поднебесная радость. Кажется, что поднялся на крыльях, да так и паришь над широченным раздольем. Дух захватывает. И тогда всё на свете забываешь, даже про нашествие фашизма и беду всенародную».
Не меньший восторг вызывала у чувашских подростков войны сама Волга. Будто тебе она в душу вливается. Течёт медленно, почти незаметно, но какой мощью дышит!..
Пыхтящие от натуги работяги-буксиры тащили за собой бесконечные вереницы строевого леса. Прямо на брёвнах плотов стояли избушки бревенчатые. Возле них костры чувашские чернодымом коптили небеса. Мальчишки кричали с утёса:
— Эй, на плоту, угостите ухой!
С плотов эхом на вершину долетало:
— Эй, на утёсе, даёшь яблоки и груши!
А в конце июня 1941 года с платов донеслось до мальчишек на выси утёса:
— Война начала-а-ася братцы-ы-ы...
...Почти все мужчины села Шоршел ушли на фронт. Только инвалиды да старики остались в хатах. Не взяли на службу и Григория Николаева, отца кучи детишек, в том числе и пятиклассника Андриана. Отец нх сильно хворал желудком, месяцами стонал, не вставал с лежанки у печки. Но как только полегчает, поднимался и шёл на работу: зимой на конюшню, летом сутками пропадал в поле.
В первое и второе военное лето чувашские колхозники кое-что получали на трудодни. А третья жатва оказалась скудной. Прихватившая Поволжье засуха погубила яровые, да и озимые почти наполовину сожгла. С двух сторон стала дышать мраком беда: тревожные вести с фронта и почти что голод. Над правлением колхоза пламенел лозунг: «Хлеб фронту — удар по врагу!»
