Глава 1.5 Индустрик Юг
Зелёный остров
В середине августа 1951 годе скорым поездом из Москвы воспитатель Люберецкого ремесленного училища В. А. Никифоров в общем вагоне доставил в Саратов выпускников-отличников Гагарина Юрия, Чугунова Тимофея и Петухова Александра. Всем им исполнилось по семнадцать, они были направлены в город на Волге, чтобы без экзаменов поступить и учиться на литейном отделении Индустриального техникума.
В первый же день Юрок, Тимка и Саньчик без проблем определились в общежитие для учащихся на Мичуринской улице, а Владимир Алексеевич, их опекун, — в гостиницу. И вот уже четверо «москвичей» скатились по булыжному наклону крутой улочки Бабушкин взвоз, в горячей тени запорошенных пылью вязов, к Волге, где сразу задохнулись живой свежестью и неоглядным простором. Под матерым берегом скрипели досчатыми сходнями дебаркадеры, шипели парами колесные пароходы и зыбились во множестве весельные ялики, среди которых изредка крупнели крашеные половой краской моторные «гулянки». Здесь же в теплой воде кисли связанные в плоты просмоленной пенькой бревна. И на берегу были штабеля пиловочника, а также россыпь бочек, станки в ящиках из горбыля, экспедиторы с корзинами и чемоданами, пассажиры налегке, рыбаки с удилищами, пьянь с жестяными бидонами пива; хрустела наметь красной раковой шелухи под ногами, мешались запахи рогожи, рыбьего жира, размокшей древесной коры и жаркий ветер налетал с заволжских песков.
— Богатый край! — похвалил серьезный, белолицый, с тонким носом Чугунов. Веснушчатый Петухов, озирая панораму и вверх, и вниз по течению, поддержал: — Город тоже огроменный.
Гагарин держался поближе к воспитателю Владимиру Алексеевичу. Росточком он был пониже сутуловатого, строгого, но с добрыми серыми глазами Никифорова, только пошире своих дружков в плечах. Мускулистый, спортивный, юркий. — Эх, ребя! — воскликнул Юг звонким тенорком.- А песок-то на острове желтый-желтый, прямо золотой!
Волга возле Саратова богата островами: Казачий, Шумейка, Сазанка, крошечный безымянный осередок, прозванный местными рыбаками Тайванем. Не виден был за выступом Затона выше по течению уставленный осокорями просторный Зеленый остров, заливной, илисто-плодородный, уютный. В послевоенные годы многие саратовцы держались на Зеленом острове за участки по пять-шесть соток, на которых с ретивой истовостью выращивали картошку. Кроме огородных делянок на Зеленом было множество озер, обильных рыбой и раками, и живописные охристые пляжи. Такие же были и на вытянуто-узком, похожем на судака Казачьем острове, что лежал прямо напротив улицы с ласковым названием Бабушкин взвоз.
В выходной день дважды делала рейсы на Зеленый остров самоходная баржа, перемещавшая оравы огородников, в будни же перевозом промышляли владельцы широкобедрых гулянок, оснащенных снятыми с комбайнов моторами.
...Анатолий Федорович Хозин, любитель-моторист, проводивший отпуск на Волге, угадал в сутуловатом и худощавом ремесленном преподавателе из Подмосковья старого боевого друга.
— Вован! Вовушка! Владимир Лексеич! — с подвизгом раскричался на всю Волгу Анатолий Федорович. Подле него в бокастой моторке с комбайновским четырехцилиндровым двигателем сидел белобрысый, с ковыльным пушком на скулах мальчик десяти лет, племянник Владик Ивановский.
У Никифорова, как у ерша, глаза на морщинистый лоб выскочили: кому бы его зазывать в совершенно незнакомом городе? А когда пригляделся, так и поскакал по травянистому срыву берега к воде, к бокастой и яркой лодке, где на корме прыгал и махал руками бывший механик оружейных мастерских авиаполка.
Анатолий Хозин родился и вырос в кособоком домишке на Кузнечной улице, которая сбегает к Волге по-над краем знаменитого в Саратове Глебычева оврага. Закончив десятилетку в сорок третьем, сразу загремел на фронт, где все же уцелел, попав в мастерские по ремонту авиационных приборов. Там школьный радиолюбитель стал военным мастером и побывал во многих европейских странах, включая Германию. После Победы техник-лейтенант еще года три оставался в военных мастерских, но, наконец, вернулся к овдовевшей в год Победы своей матери в Саратов, устроился слесарем на кинофабрику, наладил трофейный мотоцикл Харлей-Давидсон. который ему удалось доставить аж из Тюрингии и стал катать на нем девушек. Одна из его пассажирок, младшая сестра мамы Владика Ивановского, выпускница филфака Саратовского университета, сумела взять в руки лихого мотогонщика и киномеханика. Это была Любовь Ивановна Егорова, та самая тетушка-спасительница, что накрыла собою годовалого Владика во время фашистской бомбежки в Детском парке. Вскорости после женитьбы Хозин продал мотоцикл и где-то в начале пятидесятых годов обзавелся моторной лодкой. Благодаря этому самодвижущемуся плавсредству и его сероглазому весельчаку-капитану Владик в мальчишеские года испутешествовал околосаратовские острова и лавливал вместе с дядькой таких сомов и сазанов на перемет, что нынешним младшим поколениям подобные отображения разведенными руками кажутся просто невероятными.
Пока бывшие однополчане обнимались да целовались, мальчишки-абитуриенты тоже подошли к урезу воды. Смотрели во все глаза на радостных друганов.
— Поехали! — воскликнул Хозин и дернул ремень моторного привода. Лодка, в которой с удовольствием и вольготно расселись московские гости, вздрогнула от взрева комбайновского двигателя, точно ракета, и кособоко пошла задним ходом от берега, чадя по кипящей воде синегазовым удушливым выхлопом.
У Хозина была фронтовая поговорка: «Были бы мы, а остальное все будет!» и еще присловье: «Поехали!» Он восклицал так всякий раз, когда поднимал рюмку, а чаще граненый стакан с водкой.
Веснушчатый Петухов был книгочей и эрудит. Сидя на корме рядом с рулевым, он подергал себя за мочку уха, и спросил независимым тоном у Анатолия Федоровича:
— А почему, собственно говоря, Казачий остров-то? Ведь казаки, как известно, селились в долине Дона. Возьмем, к примеру, роман «Тихий Дон» Шолохова.
— Ты чо, малый! — освирепел на Петухова Владиков дядюшка, который был большой патриот Волги. — Это кто ж сказал, что только на Дону? Шолохов никак не мог такую ересь написать. Ты Стеньку Разина, чай, не помнишь? И про Пугача не читал... Они-то и были самые что ни на есть волжские атаманы!
...До начала занятий в техникуме оставалось еще больше двух недель. Делать там было нечего, и «москвичи» вместе со своим ремесленным воспитателем каждый день после завтрака отправлялись на Волгу. Дни стояли солнцепечные, с раскаленным ветерком-суховеем. В такой день полежать и поплавать в воде, теплой, как льняной кисель, — одно удовольствие. Тем более, что фронтовой друг Вована — Никифорова, которому Юг-юморист придумал прозвище То Ли Федрыч, находясь в отпуске, каждый день дежурил в своем катере-моторке у берега под Бабушкиным взвозом. Он доставлял гостей из Москвы на пляж на Зеленом острове. Там и пришлось бывшим ремесленникам отведать из мутно-граненых, походных стаканов водки «под белой головкой» саратовского разлива при их посвящении в волгари.
Это случилось после того, как пережили, зарывшись в горячий песок, фиолетовую, внезапно нахлынувшую грозу с ветвистыми плетями молний и артиллерийским громобоем. «Старики» спасались в лодке под военными плащ-палатками.
А потом сидели меж расступившимися ивовыми кустами в тени высоченного осокоря на раскинутой по золотому песку в сырой корочке плащ-палатках. Без вилок, пальцами забрасывали в рот крупно нарезанные помидоры и огурцы, политые подсолнечным маслом, вспоминали тогда еще недалекую Великую Отечественную, говорили о боях в Корее и международном положении. Заметна была культурность и педагогический опыт Владимира Алексеевича в сравнении с приблатненным просторечием То Ли Федрыча. Это Вован-Никифоров, поднимая на четверть наполненный теплой водкой стакан, предложил: — Давайте выпьем за наших посвященных в волгари пацанов. Они же подростки войны. Даже, можно сказать, ангелы Победы!
Московские
Начались занятия в техникуме на улице Сакко и Ванцетти. Здесь обстановка была значительно серьезнее, чем в школе и в ремесленном училище. И требования жестче и учебная база солиднее — лаборатории, библиотека, кабинеты по различным специальностям.
В группе литейщиков было 35 человек, приехавших из разных городов Советского Союза. Среди них несколько коммунистов, орденоносцев — участников Великой Отечественной войны; они уже были женатыми людьми, имели детей. Всех их привела сюда жажда знаний, стремление приносить как можно больше пользы стране.
Молодые присматривались, как ведут себя старшие, прислушивались к их мнению, старались подражать им. «Сам погибай, а товарища выручай», — говорили порой бывшие фронтовики. В них проступали черты бойцов, знакомые и памятные из кинофильмов, художественной литературы. В техникуме царил дух товарищеской взаимопомощи.
На первых порах новые знания приобретались с трудом. Люди, отвыкшие от школьной парты, хватали двойки со страшной силой.
У приехавших учиться из подмосковных Люберец — Петушкова, Чугунова и у Гагарина — учеба ладилась: все было еще свежо в памяти. Звали их «неразлучными москвичами», часто обращались к ним за помощью, и они охотно помогали товарищам разобраться в неясных вопросах.
Особенно неважно было у многих студентов с математикой. Ведь это капризный предмет — пропустишь два-три урока, плохо усвоишь какую-нибудь формулу или правило, и это отразится на дальнейшей учебе. А «московские» — все трое — любили математику. Юра Гагарин доказывал неустанно, что, в век атома без математики не прожить: все зиждется на точных расчетах. Он мечтал приобрести логарифмическую линейку.
С каждым днем у студентов все больше и больше проявлялся вкус к занятиям. Двойки постепенно исчезали, их заменяли тройки, а потом и их почти не стало.
В свободное время литейщики много занимались спортом, организовали баскетбольную команду. Друг-литейщик — Толя Навалихин, фанат лыжного спорта, все тянул Юга на лыжню и в засыпанные снегом пригородные рощи. Гагарин тоже хорошо гонял на лыжах, но на втором курсе загорелся баскетболом.
Еще в ремесленном училище Юг пристрастился к этой быстрой, живой игре. Баскетболисты из СИТа участвовали в городских соревнованиях, команда «индустриков» заняла первое место среди саратовских техникумов.
Культура и искусство
В общежитии Гагарин жил в комнате, где находилось еще четырнадцать ребят. Жили дружно, как говорится, в тесноте, да не в обиде.
Вечерами ребята нередко играли в шахматы. Даже турниры организовывали. Но Юг не участвовал: ему по душе больше были подвижные игры. Сидеть часами на одном месте не мог.
Стипендию получали небольшую — пятьдесят рублей в месяц на первом курсе и сто рублей на последнем. Хотя государство учащихся, одевало и кормило, все же приходилось строго рассчитывать свои расходы.
Однако «индустрики» находили средства и на то, чтобы ходить в театр и в кино — в «Ударник» или в «Рабочий».
В Саратове славился Театр оперы и балета имени Н. Г. Чернышевского, который в сокращении звучал как Чернышевский. А областной Драматический театр имени Карла Маркса называли, склоняя по всем падежам Карлом Марксом. В Чернышевском Юра Гагарин с командой литейщиков прослушал оперы «Русалку» Даргомыжского, «Кармен» Визе, «Пиковую даму» Чайковского. Большое впечатление произвела опера Глинки «Иван Сусанин». Следя за спектаклем, Юра в мыслях и чувствах переносился на сцену, в гущу русского народа, борющегося против врагов Родины.
В кино «индустрики» бывали почаще. Обычно ходили компанией, ведь в техникуме учились и девушки. После каждого фильма обязательно обменивались мнениями, спорили.
Югу горячо полюбился фильм «Повесть о настоящем человеке», сделанный по книге Бориса Полевого. Он смотрел его несколько раз и книгу тоже прочитал не один раз. Хорошо была показана сила духа советского человека. Алексей Маресьев — прототип героя «Повести о настоящем человеке» — выглядел посильнее героев Джека Лондона, он был ближе комсомольцу Гагарину по ориентации духа. Юг, бывало, прикидывал на себе самом, как бы поступал, доведись ему, как Алеше Маресьеву, попасть в такой же переплет,
Он любил героя Бориса Полевого даже больше, чем образ Овода из знаменитой книги заграничной революционерки Этель Лилиан Войнич. Алеша Маресьев был советским летчиком, современником, жил на русской земле. Гагарин мечтал когда-нибудь встретиться с жизнелюбивым пилотом, пожать его мужественную руку.
Литературу на первом и втором курсе преподавала Нина Васильевна Рузанова, внимательный, заботливый педагог, влюбленный в свой предмет. Она составила список книг, настоятельно рекомендуя прочесть их каждому. В этот список входила вся серия «История молодого человека XIX столетия», которую в свое время редактировал Максим Горький.
Вспоминая саратовские годы, Гагарин испытывал то волнение чувств, которое в восемнадцать лет охватывало Юга, когда тот читал «Войну и мир» Льва Толстого. Больше всего в этой чудесной книге «иендустрику» понравились батальные сцены и образы защитников Отечества от наполеоновского нашествия — артиллериста Тушина, командира полка князя Андрея Болконского, офицеров Ростова, Долохова, Денисова. И представал перед глазами, словно живой, с перечеркнутым трагической повязкой лицом фельдмаршал Кутузов,
В то время Юра прочел «Песнь о Гайавате» американского поэта Лонгфелло, произведения Виктора Гюго и Чарльза Диккенса. Увлекался Жюлем Верном, Конан-Дойлем и Гербертом Уэллсом. Читал много, наверстывая то, что не успел сделать в детстве.
После просмотра спектакля «Кремлевские куранты» в «Карле Марксе» поразила и запомнилась на всю жизнь сцена, где Ленин разговаривал с приезжавшим в Москву Гербертом Уэллсом. Гагарину захотелось прочитать книгу «Россия во мгле». но достать ее не смог: в Саратовской городской библиотеке в те годы ее не было.
Герберт Уэллс сомневался в ленинском плане электрификации страны. Но «индустрики» с высоты Бабушкина взвоза собственными глазами видели, как по Волге караваны барж везли материалы на строительство Куйбышевского гидроузла. А если бы еще и знали-ведали про то, что творилось на полигоне Капустин Яр в соседней Сталинградской области или слышали о проекте космодрома Байконур на берегах Сыр-Дарьи, в нижнем ее течении!
То, что прозорливо предвидел Ленин, совершалось в послевоенные пятилетки трудолюбивыми руками советского народа. Поэтому надо было торопиться с учением. «Индустрики» были повсюду нужны. Особенно литейщики.
Друзья и соперники
Где-то далеко, за тридевять земель, небольшой свободолюбивый народ Кореи отражал полчища самой крупной капиталистической страны мира — Соединенных Штатов Америки. «Индустрики» начинали свой день с того, что слушали по радио сообщения о боях в Корее. Тогда они узнали имена героев Корейской Народно-Демократической Республики летчиков Ли Дон Гю и Ким Ги Ока. «Правда» писала об их храбрости и отваге, о том, что каждый из них сбил по полтора десятка американских «сейбров». Многие народы в своей борьбе учились и учатся героизму у советских людей. Корейский народ учился мужеству у советских людей. В борьбе с американскими захватчиками прославили себя корейские партизанские отряды имени Зои Космодемьянской и Алексея Маресьева.
Почти все студенты техникума были комсомольцами. Юрия избрали членом бюро комсомольской организации. Общественной работы было много, тем более что он выполнял еще обязанности секретаря местного спортивного общества «Трудовые резервы». Приходилось экономить каждую минуту, чтобы со всем справиться.
...Лыжная страсть захватила Гагарина еще в Люберцах, где учащийся литейного отделения подавал большие надежды. Однорукий фронтовик, физорг училища, подбивал выносливого быстроногого крепыша поступать в Ленинградский физкультурный техникум. Юра поехал в Мытищи на отборочные соревнования и хорошо показался на десятикилометровой дистанции, был рекомендован обучаться физкультуре и спорту, однако его отец Алексей Иванович, колхозный труженик, не благословил Юрия в спортсмены, но настойчиво велел, чтобы средний из сынов литейному, стало быть, делу продолжал серьезное обучение.
В лыжной секции в Саратове Юрий сразу был призван корифеем: достойный разрядник, он на полутораметровых лыжах с мягкими креплениями да с палками из китайского бамбука свистал по морозной лыжне вдоль волжского берега, будто метелица.
Быстро завоевал авторитет также волевой и настырный Ваня Петухов. Крестьянский паренек из-под Малоярославца был по росту замыкающим в шеренге лыжной секции. Но бегал на досчатых лыжонках, лихо толкаясь узловатыми палками, неутомимо и напористо. Мечтал Петушок обогнать Гагару, который тоже был в числе «малышей», но все-таки повыше Александра на пару дюймов, в плечах пошире и отжимал штангу килограммов на двадцать потяжелее.
Конкуренция между дружками завязалась еще в Люберцах. На зачетной гонке Петухов в кирзовых сапогах, вставленных в брезентовые лыжные петли, сигал по голубым теням глубокой лыжни, стартовав много раньше Гагарина, тоже обутого в сапоги с подвернутыми голяшками. И вот вышла буза досадная: бамбуковая палка, уже бывшая трещиноватой и надломленной, хлобыстнула и разлетелась надвое. В разгаре зачета разъяренный Петухов остановился под молодым деревцем и давай лупить по стволу бамбуковым обломком.
— Не губи березу, дубина! — крикнул ему пробегавший мимо однокашник Гагарин.
— Да ведь зачета не будет! — переживал Петушок.
— А ты борись, не сдавайся! — лирическим тенорком пропел Гагарин, — На вот, лови на помощь мою левушку! — и будто копье, метнул в сторону Петухова золотисто-желтую, размеченную черешчатыми наплывами палку: брезентовая петля стремилась за ней, как тормозной парашют. А сам, шмурыгая кирзовыми отворотами сапог, погнал дальше, подталкиваясь то слева, то справа, перекидывая из руки в руку палку-помощницу с ивовым кольцом-солнышком.
Ухватив налету копье, Петухов вернулся на лыжню, бросился догонять Гагарина. Да куда там! Но дистанцию пробежал все-таки неплохо, в норматив уложился и зачет у фронтовика-физрука получил.
Председателем лыжной секции Саратовского индустриального техникума был перворазрядник Толя Навалихин — веселый и общительный парень. Он ввел железную дисциплину для членов секции и не допускал пропусков занятий. Гагарин восхищался дружелюбной строгостью и могучим мастерством лидера лыжников. В любую погоду Навалихин поднимал своих гонщиков на зарядку, а потом обливались холодной водой или обтирались снегом.
Когда выпадал первый снег, «индустрики» выезжали за городскую окраину Саратова, в долину меж холмистых отрогов. По маршруту трамвая № 3 на Второй Дачной остановке было знаменитое лыжное местечко — Змейка. Там катились по крутому спуску в глубоком извилистом овраге. По обе стороны плотно стоят деревья, узкая лыжня теряется между ними, Чуть проморгал — и можно врезаться в дерево на большой скорости.
А лыжные гонки проводились на берегу скованной льдом Волги, в районе Судоремонтного завода. Лично-командные соревнования на первенство учебных групп проводились на дистанциях в 10 и 28 километров. Военрук индустриального техникума Зюзин совместно с преподавателем физической культуры Соколовым и привлеченным активом готовили материальное обеспечение (лыжи, палки, нагруднички-номера), гюдбирали состав судейской коллегии, а также контролеров на дистанции, Физорг группы литейщиков Юрий Гагарин принимал самое активное участие в соревнованиях.
В конце февраля 1953 года в Саратове проводилась седьмая комплексная спартакиада вузов а техникумов. Состязались по скоростным гонкам на дистанциях, по слалому и прыжкам с трамплина. Участвовало почти полтысячи парней и девчат. Лыжники —"индустрики" заняли первое место в группе техникумов. Юра Гагарин выполнил норматив второго разряда по лыжным гонкам. А его товарищ Александр Петухов стал третьеразрядником.
И все-таки самым любимым видом спорта Юрий Гагарин называл баскетбол. В Саратовском индустриальном техникуме он был капитаном баскетбольной команды и получил первый спортивный разряд за командную победу в первенстве Саратовской области.
Лёгкие атлеты на лунной базе
Тридцатилетний учитель арифметики начального училища в Боровске Константин Циолковский в 1887 году написал в свободное от уроков, научных занятий и семейных забот время, то есть ночами, повесть-сон «На Луне», по примеру немецкого учителя математики 17 века Иоганна Кеплера.
Спустя 65 лет фантастическую историю о путешествиях землян по Луне читал в Саратове в 1952 году, накануне 95-летия со дня рождения К. Э. Циолковского, второкурсник-«индустрик» Юрий Гагарин. Боровская космическая повесть начинается с того, что герои — рассказчик, по видимому, школьный педагог, и его товарищ — физик, вероятно, тоже из образовательного учреждения, просыпаются в незнакомом доме, в комнате гостиничного типа с зашторенными окнами, с ощущением странности времени и непонятности пространства.
Физически крепкие и хорошо образованные «лунатики», очнувшись поутру или в какое-то иное время, пытаются сориентироваться. Исследование мирового пространства начинается на тренажере, установленном в номере лунного постоялого двора, а затем на подворье, где зеленеет фруктовый сад и волнятся в безветрии канаты на гимнастической площадке.
Воодушевляет и радует странников-космистов неизбывное чувство праздничной легкости таинственного пространства. Малое притяжение неведомой планеты будоражит в них ностальгию по детской поре земной жизни и позволяет совершать чудеса физкультуры.
«Как приятно бежать, — радуется лирический герой повести, — ног не чувствуешь под собой!»
При каждом ударе пятками по лунному грунту они пролетали по два-три метра. В минуту — весь двор лунной базы. Мчались со скоростью скаковой лошади.
Исследователи делали измерения: при галопе, довольно легком, над почвой поднимались аршина на четыре: в продольном же направлении пролетали по пять и более сажен.
Автор повести вспоминает, что по канату и шесту в детстве он взбирался с трудом. Но на Луне все легко. И он устремляет друга-физика к гимнастике.
Едва напрягая мускулы, даже, для смеху, с помощью одной левой руки они взбирались по канату на высоко вознесенную наблюдательную площадку.
Страшно: четыре сажени до почвы!.. Кажется, что находишься на неуклюжей Земле!.. Кружится голова...
С замирающим сердцем геометр Константин первым решился броситься вниз. Полетел... Ай! Ушиб слегка пятки!
— Понятное дело, — сказал осторожный физик Павел. — Прыжок отсюда на Земле равен прыжку с третьего этажа. Ясно же, придется малость по пяткам!
— В сад!.. — позвал радостный от легкотни Константин. — По деревьям лазить, по аллеям бегать!..
Свежая зелень... Защита от Солнца... Высокие липы и березы! Как белки, пришельцы с Земли прыгали и лазили по нетолстым ветвям, и они не ломались.
Космические странники скользили над кустарниками и между деревьями, и их перемещение напоминало полет. О, это было весело! Как легко тут соблюдать равновесие! Покачнулся на сучке, готов упасть, но наклонность к падению так слаба и самое уклонение от равновесия так медленно, что малейшего движения рукой или ногой достаточно, чтобы его восстановить.
Константин поднял большой камень и ударил о другой; посыпались искры.
— Кинешь метров на сто этот камень? — спросил Павел.
— Не знаю, попробую!
Они взяли по небольшому угловатому камню... Камень геометра Константина перенесся через жилой дом базы. Следя за его полетом, лирический герой повести очень опасался, что разобьет стекла.
Странники утомились: огромный двор и сад стали казаться клеткой... Пустились в забег за околицей по ровной местности. Встречались неглубокие рвы, метров до десяти шириной. С разбегу перелетали их, как птицы. Но вот начался подъем; сперва слабый, а затем все круче и круче. Какая крутизна!
Луна Луною, однако и легкие прыжки утомили. Присели передохнуть.
Во время полетов странники не всегда падали на ноги — и ушибались. В течение четырех — шести секунд полета можно не только осмотреть окрестности с порядочной высоты, но и совершить некоторые движения руками и ногами. Потом они выучились одновременно сообщать себе поступательное и вращательное движения.
«В таких случаях, — писал в повести о Луне боровский учитель, — мы переворачивались в пространстве раз до трех. Интересно испытать это движение, интересно и видеть его со стороны. Так, я подолгу наблюдал за движением моего физика, совершавшего без опоры, без почвы под ногами многие опыты. Описать их — надо для этого целую книгу».
