Глава 2.2 Курсантский вожак
И год пролетел
Юг не использовал отпуск до конца и в Оренбург вернулся раньше срока. Дергунов и Злобин, его товарищи по эскадрилье и командиры из училища поняли курсанта Юга без лишних слов. А Валента вполне очевидно обрадовалась: она знала, почему милый вернулся так скоро. И стала их дружба крепнуть все нежнее.
Валентина Ивановна Гагарина рассказывала в своей документальной книге воспоминаний: «Сказать, что я полюбила его сразу, значит сказать неправду. Внешне он не выделялся среди других... Не сразу я поняла, что этот человек, если уж станет другом, то станет на всю жизнь. Но когда поняла... Много было у нас встреч, много разговоров по душам, долго мы приглядывались друг к другу, прежде чем, объяснившись в любви, приняли решение связать навсегда свои жизни и судьбы».
Юрий Алексеевич Гагарин: «Все мне нравилось в ней: и характер, и небольшой рост, и полные света карие глаза, и косы, и маленький, чуть припудренный веснушками нос... Многое нас связывало с Валей. И любовь к книгам, и страсть к конькам, и увлечение театром...»
Через год после кризисного объяснения Югу исполнилось 23 года. учащаяся медучилища Валентина Горячева подарила ему в день рождения две фотокарточки. На одной из них она снята в белом медицинском халате, а на другой — в нарядном платье. На обороте этой фотографии Валента почерком, очень похожим на гагаринский, написала: «Юра, помни, что кузнецы нашего счастья — это мы сами. Перед судьбой не склоняй головы. Помни, что ожидание — это большое искусство. Храни это чувство для самой счастливой минуты. 9 марта 1957 года. Валя».
Растроганный до глубины души, Юг оторвал взгляд от фотографий и с нежностью посмотрел на студентку медучилища Валентину Горячеву. Все его колебания, сомнения, неуверенность улетучились мигом, и, решившись, он сказал: «Ах, Лента-Валента, хоть я был литейщиком в Саратове, а не кузнецом, только будь, пожалуйста, моей женой!»
Все эти дни чувство глубокой нежности не покидало Юрия. Он был счастлив, был горд, что такая девушка согласилась стать его женой. Жизнь Юга как бы наполнилась новым содержанием, величайшим смыслом.
О своем намерении жениться старший сержант Гагарин известил командира докладной запиской. Теперь он, как и женатые курсанты, пользовался некоторыми привилегиями, мудро установленными уставами Советской Армии.
...Инструктор Анатолий Григорьевич Колосов со скрупулезной методичностью учил своих питомцев искусству пилотирования реактивных истребителей Миг-15. Когда крепыш-фронтовик с черными бровями и седыми усиками говорил о полете, разбирал технику пилотирования курсанта, он прежде всего говорил о духовности воздушного бойца, о красоте воздушного полета, об эстетике профессии.
Очередной полет на спарке УТИ Миг-15 в безоблачно сиятельный апрельским солнцем день принес Югу огорчения.
В первой кабине находился старший сержант, во второй, инструкторской, — Анатолий Григорьевич Колосов, ставший недавно капитаном ВВС.
В целом учебный полет в «боевую» зону был выполнен успешно, но при заходе на посадку Юг допустил несколько ошибок, отдельные элементы посадки были выполнены нечетко. Юг очень расстроился.
Седоусый и чернобровый Колосов прокомментировал это по-своему:
— Первая ошибка пилота может стать последней. Но у тебя, Юг, не ошибка. Это недоученность, товарищ пилот! Безгрешных летчиков не бывает. Учиться надо, курсант Гагарин!..
Реактивная мечта
В сентябре 1957 года Андриану Николаеву исполнилось 28 лет. Ребята, летчики и техники, собрались у него дома. Матушка приготовила ужин.
Сидели допоздна. Пели песни, играли на баяне. Рассказывали всякую всячину.
Все они, молодые лейтенанты, тогда страстно мечтали о новых, сверхзвуковых машинах. Вслух грезили:
— Чтобы и скоростенка приличная. Скажем, две звуковые скорости. И высота — ну, на худой конец тридцать километров. И само собой разумеется, оружие мощнейшее.
Учителем пилотирования реактивных машин Андриан считал командира звена Юрия Воронина. Сдержанный, немногословный, он был образцом выдержки и самообладания. Своему подопечному после полета на «спарке» Воронин порекомендовал:
— Никогда не думай о безвыходном положении. Выход всегда найдется. Надо только уметь с мыслями собраться.
Такая наука вскоре пригодилась.
Случилось это летом пятьдесят шестого года. На высоте шесть тысяч метров остановился двигатель реактивного истребителя. Будто завис «миг» перехватчика Андриана Николаева на заколдованной черте. Заученно он осматрел приборную доску и вдруг заметил: обороты упали. Тут же отдал ручку, перевел машину в горизонтальный полет, а затем в планирование и стал разворачиваться в сторону аэродрома. Обороты опасно малы. Сектор газа не слушается. О, это жуткое непослушание! Стало тихо. Пилот завороженно смотрел на шкалу индикатора — стрелка беспощадно ползла к нижней черте. Постарался как можно спокойнее передать руководителю полетов:
— Двигатель остановился.
— Попытайся запустить! — сразу узнал голос Юрия Воронина..
Высота таяла на глазах. Андриан попытался запустить двигатель. Все делал, что надо при запуске. Но турбина мертва. Попытался еще раз... Высота мала. Дальше экспериментировать опасно. Но что делать? Истребитель неудержимо скользил вниз. Выход пока есть — катапультироваться. По всем инструкциям при аварии пилоту дано на это право. И с точки зрения закона никто с Андриана не спросил бы за потерю боевой машины. Да, по формальному закону. А если по закону совести?
Нет, решил перехватчик, свой реактивный истребитель он не отдаст на погибель!
В наушниках уже слышал категорическое напоминание руководителя полетов:
— Прекратить попытку запуска...
А пилот уже и не пытался запустить. У него созрела другая мысль. Андриан ее сразу передал на КП:
— Попробую посадить.
— До полосы не дотянуть, — напомнили оттуда.
— Сажать буду в поле...
Он весь был поглощен поиском места посадки.
Еще до снижения чуть справа по курсу приметил продолговатую площадку, свободную от деревьев и холмов. Лишь в сторонке покачивались под ветром три близнеца-ясеня, будто указывая дорогу. Что же, можно садиться.
Старался себя успокоить. Делал все так, как делал десятки раз перед посадкой. Уже хорошо видна поверхность площадки. Не такая она уж ровная, как казалась с высоты. Приметил бугорки. Кое-где гнездятся кусты лозняка. Все это теперь принимало ясную, отчетливую форму, будто крупно нарисованное на чистом ватмане.
Андриан прикидывал: бугры и кусты куда ни шло. А вот впереди, за площадкой, — ложбина. Как он ее раньше не приметил! Что там — обрыв ли, ручей или пологий скат?
Силился определить расстояние до ложбины. Но, снижаясь, потерял ее из виду. Закончил выравнивание... Еще одно едва уловимое движение ручки, и самолет, вздымая пыль, «пашет» поле. Наконец останавился. Справа, совсем рядом, — обрыв. Как говорят асы, последний дюйм спас.
Поле — не бетонка. Реактивный самолет — не По-2. «Миг» перехватчика Николаева получил небольшие повреждения.
— Посадку произвел нормально, — сообщил он по радио.
— Ждите, за вами приедут, — сообщили с аэродрома. И тут только Андриана вмиг и по всему телу залило свинцовой тяжестью.
К месту вынужденной посадки приехала целая комиссия. Долго осматривали двигатель. Заглядывали во все лючки. Что-то измеряли, высчитывали. Задали «аварийщику» несколько вопросов и уехали. Технари увезли покалеченный реактивный «миг» в мастерские.
Доложив командиру все как было, Андриан с нетерпением стал ожидать решения.
Дружки летчики комментировали:
— Хорошо, что остался жив. Думали — амба. Видели, как ты пошел на снижение. А что там на земле с тобой случилось — никто не знал...
Построили полк. Андриан Николаев стоял в строю и готовился к самому худшему. Арестуют или вышибут из авиации?..
Командир полка зачитал приказ. Андриан слушал и не верил своим ушам... Оказывается, все его действия были находчивыми и правильными. Больше того — за спасение машины (ее поломку инженеры признали незначительной) командование награждало Николаева часами повышенной точности.
Полковник Соколов вручил Андриану часы с именной гравировкой. Ту полковую награда Космонавт-3 хранил всю жизнь. Десятки лет часы шли без сбоев, отсчитывая точнейшее время.
Пиво с раками
Подавальщицы в кружевных наколках вносили во двор подносы с пенным пивом в кружках и ворохами обваренных в кипятке раков. Здесь, в пивной на привокзальной площади подмосковного поселка Подлипки, под навесом из дикого винограда, сотрудник секретной службы из ОКБ выпивал после служебного дня кружку «Жигулевского» и при этом разделывал морковно-красного усача. За постоянство и опрятность подавальщицы приносили тихому клиенту самых крупных раков.
Обломки панциря-обтекателя, лапки-патрубки, похожие на антенны усы «секретчик» раскладывал по орбите пустой тарелки. Аккуратные клиенты были редкими в пивном заведении. Землю во дворе под растительным навесом устилали тараночная чешуя и рачья шелуха. В подстолье промышляла рыжебурая сука с седой мордой и вислыми ушами. Глаза у Вассы — так звали приблуду — гноились, а взгляд был коварным.
В середине мая 1957 года сотрудник режимного отдела ОКБ вернулся из командировки в Капустин Яр Сталинградской области. Там на полигоне № 5 он обеспечивал секретность при испытаниях новой тактической ракеты. По вечеру майор завернул в пивное заведение у вокзала — освежиться «Жигулевским», о котором тосковал в горячей солончаковой степи.
Принесли ему бокастую кружку с кремовым, как рябиновый цвет, облачком пены, выдающегося рака в словно бы штампованном кожухе и майор госбезопасности приступил к демонтажу.
Тут-то и показалась в проеме распахнутых ворот небольшая дворняжка в черно-белом короткошерстном наряде, с острой, разделенной вдоль белой полоской мордочкой, и большими стойкими ушами. Серповидный хвост юной сучки волновался в робком любопытстве.
Поглядев налево-направо, дворняжка прямиком двинула к столу, за которым вышелушивал раковую шейку секретчик. Уселась, отложив по земле длинный хвост и стала пытать взором, глаза в глаза, майора.
Отстыковав от носителя правую боковушку с массивной клешней, ракетный специалист бросил ее собачке; та на лету схватила, и будто пламя забилось |у нее в клычках. Васса все видела; по диагонали кинулась через двор и стала грызть конкурентку. Собачонка с загнувшимся под брюхо хвостом унеслась заячьим скоком со двора.
Допив «Жигулевское», майор поднялся из-за дощатого стола, аккуратно приставил за собой венский стул.
За воротами он увидел телеграфный столб, на редкость толстый, беленный известью — словно ракета, заиндевевшая от жидкого кислорода. У основания столба лежала на пузичке, выставив наперед похожие на барабанные палочки лапки, молодая дворняжка и с умной грустью глядела в сторону ворот, из которых источался дух разваренных раковых шеек, а также доносились пивная вонь и матерный мужицкий гул.
Майор чмокнул губами и сделал собачке знак рукой. Она застучала по пыли хвостом, еще выше вскинула головку, уставила блестевшие в черной шерстке глаза, разделенные белой тропинкой, которая начиналась от мочки носа и тянулась до похожих на туфельные каблуки ушей.
— Пойдем, Лайка! — позвал сотрудник секретного отдела.
Кличка подвернулась из удивления молчаливостью собачки в бою с беспощадной Вассой. Вскочив на изящные лапки — белые сверху и черные ниже запястий и скакательных суставов, молодая собачка побежала за сорокалетним бывшим фронтовиком.
...Жене — широкоспинной, с сединой в черных локонах и с хмурым взглядом — сотрудник безопасности объяснил, что Лайку он привел не для домашней жизни, а потому как легковесная, не более шести килограммов. К тому же она черно-белой масти и сучка, то есть будет хорошо ложиться на кинопленку и притом мочекалоприемник удобно размещается, не то что у кобельков.
Подопытные собаки
В ту пору ученых волновала проблема динамической невесомости. В космическом полете человек окажется вне притяжения планеты, но как будет в таких условиях функционировать организм?
С 1951 года в Советском Союзе производились на полигоне Капустин Яр медико-биологические эксперименты с собаками; их сажали в геофизические ракеты и отправляли за облака. Еще в опытах нобелевского лауреата И. П. Павлова физиология собачек была хорошо изучена. За то им даже памятники поставили — в Ленинграде, на Петроградской стороне, и под Ленинградом, в Колтушах. Ученики Ивана Петровича А. В. Покровский, В. Н. Черниговский, научные сотрудники ОКБ в Подлипках В. И. Яздовский, 0. Е. Газенко с помощью автоматической киносъемки изучали реакции собак при подъеме в ракете до 400 метров и в свободном падении ГКЖ — герметической кабины с животным.
В Калуге, на площадке перед зданием Государственного музея истории космонавтики имени К. Э. Циолковского, можно видеть подлинные верхние части метеорологических ракет, в каких запускали в Капустином Яре собачек.
Не по своей воле в начале лета 1957 года Лайка попала в виварий Института авиационной медицины, но вступительные испытания по здоровью, нраву, реакции прошла успешно и была определена в отряд «летающих» животных. Дрессировщики стали прививать ей навыки исследователя заоблачных высот.
Интересно, что в США специалисты космической биологии предпочитали обезьян. Однако в России такие животные не размножаются, к тому же их трудно дрессировать, обезьяны склонны к различным хворям, и они более эмоциональны, нежели собаки.
Лайке, включенной в десятку кандидатов на космический полет, пришлось догонять членов группы, собранной еще осенью 1956 года. Но она оказалась серьезной и старательной, молчаливо училась носить лифчик с моче-калоприемником, влезать в скафандр с прозрачным шаром для головы, привыкала к ГКЖ, поедала желеобразный корм из устройства, напоминавшего по принципу действия кадропроектор для слайдов. Автомат представлял собой периодически движущуюся ленту с гнездами, в которые вставлены кассеты с едой, разбавленной водой.
Звездная учительница
В первый день сентября 1957 года классный руководитель Нина Касьяновна Жукова, белокурая и статная жена артиллерийского офицера, сообщила ученикам 10-а класса о новых предметах в расписании уроков. Основы Конституции СССР будет излагать учитель истории Беньямин Зиновьевич, психологию — словесница Валентина Афанасьевна, а про устройство Вселенной на уроках астрономии станет рассказывать учитель физики, то есть она сама. И, конечно, будет продолжать вести уроки физики.
Первое занятие по астрономии прошло не в новой школе № 83 на заводской окраине Саратова, а в планетарии, находившемся в бывшей церкви. Затейливой архитектуры храм «Утоли моя печали» украшал парадную городскую площадь, как и памятник Н. Г. Чернышевскому, который поставили три года назад, летом 1954-го.
Планетарный лектор, бесцветная от засветки эпидиаскопом женщина с низкочастотным, почти мужским голосом, показала десятиклассникам заход солнца над головой Чернышевского и обескрещенными башенками бывшего храма, звездное небо на широте Саратова и называла заходящие и незаходящие созвездия северного неба. Владику Ивановскому запомнилась Кассиопея, поскольку название было созвучно с отчеством кудрявой блондинки учительницы, организовавшей посещение планетария.
На следующем уроке Кассиопея, теребя длинными пальцами с маникюрными коготками концы кружевного платочка, обнимавшего шею, сообщила пафосно, что изучать астрономию выпускному классу предстоит в течение Международного геофизического года, который начался во время летних каникул, и что американцы вот-вот запустят искусственный спутник Земли.
Прошел месяц, старшеклассники научились разбираться в координатах звездного неба, поняли, что такое небесный экватор, и что — Зодиак, запомнили про научный вклад К. Э. Циолковского, столетие со дня рождения которого в те дни широко отмечали. А 5 октября утром Кассиопея вошла в класс после звонка — прямая, как струна, с млечнордяным, торжественным, будто у пионервожатой, лицом.
— Дорогие ребятки-девчатки! — так она позвала 10-й «а», поднявшийся для приветствия из-за парт. — Давайте-ка все как один, единодушно, что есть мочи, прокричим «ура»!
-Ура! — единогласно проорали тридцать десятиклассников, еще не зная, по какому поводу.
— Ура—а—а! — подбавила певучим контральто Кассиопея. — Ура нашей Родине, нашим ученым и конструкторам за то, что вчера по московскому времени они опередили Америку и запустили вокруг Земли самый первый в мире спутник, самый искусственный и самый советский!
Школьное «ура» гремело по всему четырехэтажному зданию, построенному через год после смерти Сталина, по заводскому поселку, который ставили пленные немецкие вояки, неслось по овражной долине над Крекинг-заводом , снабжавшим в годы войны танки топливом, разлеталось над Волгой, самой широкой и мудрой в мире рекой.
В то октябрьское утро, безоблачное и золотое, теплое, пронзительно красное от виноградных листьев и рябиновых гроздей, с волнистыми, цвета спелых слив холмами — они были берегом древнего Хвалынского моря — в то незабываемое утро Кассиопея пренебрегла процедурой фиксации в классном журнале отсутствующих и больных. Она не проводила опрос, весь урок рассказывала сама — про ракету и формулу Циолковского, про первую космическую скорость и третью ступень носителя, вдохновенно выговаривала такие сочетания, как апогей и перигей, период обращения и наклонение орбиты. Она была прекрасна, зеленоглазая Кассиопея — высокая, с прямым пробором в соломенного отлива кудряшках, волоокая, с твердо очерченным носом и объемными губами, уголки которых надгибались кверху.
...17 сентября 1957 года был последний день занятий в ЧВАУЛ. Как обычно бывает, сложился он суетливым, взбалмошным, полным нервотрепки. Совещания, собрания, консультации шли одно за другим, состоялись напутствия, короткие инструктажи. За время учебы в училище Юг и его товарищи сдали около сорока зачетов и экзаменов. Теперь осталось подвести итог.
Вечером Юг встретился с Валентой. Она училась на втором курсе медицинского училища, была очень увлечена учебой, много занималась.
В день рождения Юга, любимая девушка подарила ему две свои фотографии: на одной она была снята в его любимом нарядном платье, на другой — в белом халате. Этот белый халат тоже очень много значил для них — Валентина определила свой новый путь и начала учиться в медицинском училище. На обороте одной из фотографий она написала: «Юра, помни, что кузнецы нашего счастья — это мы сами. Перед судьбой не склоняй головы. Помни, что ожидание — это большое искусство. Храни это чувство для самой счастливой минуты. 9 марта 1957 года. Валя».
В этот вечер они обсудили свои/ теперь уже семейные, дела. В октябре, после экзаменов, регистрируют брак, свадьбу устраивают, как только состоится производство в офицеры.
Первый день космической эры
4 октября 1957 года отделение Юрия Гагарина находилось на аэродроме, шли последние тренировочные полеты. Юрий совершил посадку, зарулил самолет в карман. Когда двигатель заглох, к нему подбежал запыхавшийся Юрий Дергунов.
— Юг, наш спутник, слыхал? Советский спутник Земли в небе.
Гагарин сразу не поверил, подумал, что его разыгрывают. Сбросив привязные ремни, внимательно взглянул на ликующего товарища. А потом долго смотрел в небо: но спутник Земли над Оренбургом в тот час не пролетал.
Вечером, в Ленинской комнате, Юг услышал сообщение ТАСС. У него перехватило дыхание. Мысль о спутнике, еще недавно казавшаяся утопической, выкристаллизовалась в конкретный космический объект, летящий в межзвездном пространстве с огромной скоростью.
Диктор читал: «В результате большой напряженной работы научно-исследовательских институтов и конструкторских бюро создан первый в мире искусственный спутник Земли. В настоящее время спутник описывает эллиптические траектории вокруг Земли и его полет можно наблюдать в лучах восходящего и заходящего Солнца».
Голос диктора был торжественным: «Успешным запуском первого, созданного человеком спутника Земли вносится крупнейший вклад в сокровищницу мировой науки и культуры. Научный эксперимент, осуществляемый на такой большой высоте, имеет громадное значение для познании свойств космического пространства и изучения Земли как планеты нашей Солнечной системы».
На второй план отодвинулись все мирские заботы, предстоящие выпускные экзамены, контрольные полеты... Совершилось то, о чем человечество мечтало века.
...В тот вечер, 4 октября, курсанты долго говорили о космосе, даже рисовали воображаемую конструкцию космического корабля с астронавтами на борту. Юг тоже нарисовал корабль таким, каким тот ему представлялся. Это было что-то похожее на крылатый снаряд. Теперь Гагарину было ясно, что полет человека в космос — дело недалекого будущего.
...За первым «запуском» последовал второй. Правда, за делами Юг вскоре забыл обо всем этом. Жизнь требовала иных забот, допустим, как рассадить за праздничным столом всех гостей. Свадьба — дело серьезное.
В эти же ноябрьские дня 1957 г. Юрий Алексеевич Гагарин стал офицером. В его личном деле, хранящемся в Оренбургском высшем военно-авиационном училище, подшита короткая, но выразительная характеристика: «Летал на самолетах ЯК-18 и МИГ-15-бис. Имеет 586 посадок, налетал 116 часов 41 минуту. Летать любит, летает смело и уверенно... Училище кончил по первому разряду. Делу Коммунистической партии и Советской Родине предан. Достоин выпуска из училища летчиков истребительной авиации с присвоением звания лейтенанта».
Жених и невеста
Теперь они жили в квартире Вали. Жили недолго, до тех пор, пока Юрий не получил назначения. Назначение было на Север,
...Дайте трудное дело,
Дело гордых высот,
Чтобы сердце запело,
Отправляясь в полет...
Вот ему предлагают остаться в училище летчиком-инструктором. «Твердое положение, подходящий оклад, верный „налет“ часов, внеочередное звание...» Но чему он может научить новичков, когда он сам еще толком не видел неба, не знает жизни? Какое моральное право имеет он учить людей, если ему самому еще надо поучиться, и не на стационарном, а на полевом аэродроме, не в «тепличных», а в боевых условиях настоящего истребительного полка?
Он сказал, что подумает. А что тут, собственно, думать?
Ребята просятся на Север. Что же, они будут, как говорится, «хлебать полной ложкой полковые щи», а он тут будет обучать молодых? Тех, кто всего лишь, может, на год-два моложе его? А они, между прочим, как-нибудь спросят: «А на вашем счету сколько сбитых самолетов, товарищ инструктор?..»
Нет, Гагарин, рано еще становиться на «мертвый» адмиральский якорь, надо еще поплавать, землю посмотреть, себя попытать, узнать, что ты есть за человек в настоящих условиях. А что касается самолетов, то можете не сомневаться, товарищ курсант,— младший лейтенант Гагарин, когда понадобится, сумеет вовремя нажать гашетку и дать огонь «по носу»! Можете не сомневаться.
Одним словом, с начальством все ясно, но вот как сказать Валентине Ивановне? Конечно, Валенте можно сказать просто, одним словом: «Приказ!». Приказ есть приказ. А главное — не бросать же ей из-за него учебу!.. Черт его знает, как ей объяснить.
— Что такой хмурый? — спросила Валента, как только Юг переступил порог. Она всегда мгновенно угадывала его смятенное состояние, даже когда он улыбался.
— Я не хмурый, я задумчивый,— пошутил лейтенант, снимая шинель.
— Ладно, садись-ка ужинать, а потом расскажешь. Пельмени! — важно объявила Валента и пошла на кухню.
С пельменями Юг расправился мгновенно. Жена ни о чем не спрашивала.
— Понимаешь, сегодня вызывают меня в кадры, — первым начал будущий муж. — И вот идет интересный разговор. Предлагают, чтобы я остался в училище работать инструктором. А какой из меня инструктор?..В общем Валька, Юрка и Колька получили направление на Север. Ясно?
Валента довольно спокойно спросила:
— Ну так что же?
— Так вот я и думаю, что мне бы тоже на Севере немножечко послужить...
— А обо мне ты думаешь?
— Конечно! Ты быстренько кончишь учебу в медучилище и приедешь ко мне. Тем временем я совью на какой-нибудь сопке теплое гнездо, выстелю его мохом-пухом и будем жить-поживать и детей наживать.
— Ну ладно... Допустим, в этом ты меня убедил, но почему непременно на Север?
— Во-первых, если уж начинать жизнь, то там, конечно, где всего труднее. Значит, в Заполярье. И потом от ребят неохота отрываться.— Юг почувствовал, что выбрал не те слова, и понял, что Валента этим воспользуется. Так оно и вышло.
— А от меня охота? — спросила она с обидой.
— Ну ты даешь! — Юг крепко обнял невесту и поцеловал.
Валентина Ивановна сердито вывернулась.
— И не подлизывайся! Сам все решил, сам и дуй в свою Антарктику!
— Антарктика — на другом конце глобуса. А мы в Заполярье. Это не доезжая Арктики... В общем, я на разведочку слетаю на малой высоте и моментально обо всем напишу. И ты тут же ко мне приедешь. Решили?
Конечно, они все решили. И все же Югу было неимоверно трудно оставлять самого любимого человечка — маленькую Валенту!
Чтобы как-то перевести разговор на другую тему, лейтенант Гагарин сказал:
— А теперь давай потолкуем насчет Гжатска. Надо бы съездить к старикам, а то обидятся. Скажут, женились — не объявились. Это будет у нас вроде свадебного путешествия.
