«Небо Гагарина»

Глава 3.9 Душа и небо

Герман Титов
«Беда пришла неожиданно. В марте 1968-го я находился в Италии и прилетел оттуда только на скорбную церемонию в Центральном Доме Советской Армии.
Тревога и обреченность, непоправимость происшедшего, какая-то пропасть в душе и злость от бессилия, от сознания того, что ты ничего не можешь поправить, не можешь помочь ничем.
Те дни прошли в каком-то тумане. Ничто не могло заглушить чувства скорби. Пусто было внутри, и гудела тяжелая голова... В ушах стояла мелодия песни Пахмутовой: «Когда усталая подлодка из глубины идет домой...» — Юг так любил ее.
После похорон я пришел на место гибели Гагарина и Серегина, где уже стоял камень с надписью: «Здесь будет установлен памятник...» Там, где упал самолет, образовалась яма, заполненная чистой водой и кем-то заботливо обсаженная елочками.
Я не мог оторвать взгляда от берез, оставшихся без макушек. Мне хотелось по этим искалеченным деревьям хотя бы что-то узнать о последних секундах жизни отважных людей, которые в последний миг, возможно, видели эту зеленую чащу.
Не помню, сколько берез было срублено в тот трагический день. Не знаю, на скольких деревьях остались следы осколков самолета и запах керосина, не знаю, со скольких берез сняли остатки самолетных деталей. Представляю только, как в эту заповедную тишину девственного леса врезался на мгновение тонкий свист — и «затем треск ломающихся берез и глухой, как вздох, повторившийся в глубине леса взрыв. И после — тишина. Оператор, следивший за меткой самолета на индикаторе радиолокатора, по инерции повторял позывные экипажа, хотя уже понимал, что случилось непоправимое, случилось страшное, произошла трагедия. Но он не хотел в это верить и посылал, посылал в эфир позывные...
„Иногда нас спрашивают: зачем нужна такая напряженная работа?- писал незадолго до смерти Юра Гагарин. — Зачем мы работаем так, зная, что в общем-то работаем на износ? Но разве люди, перед которыми поставлена важная задача, большая цель, разве они будут думать о себе, о том, насколько подорвется их здоровье, сколько именно можно вложить сил, энергии, старания, чтобы их здоровье не подорвалось! Настоящий человек, настоящий патриот комсомолец и коммунист никогда об этом не подумает. Главное — выполнить задание“.
Юрий Алексеевич был великим оптимистом, он верил в большое будущее космонавтики, неиссякаемые силы советского народа.
Югу было тридцать четыре года...»


...Вскоре после гибели Гагарина известный советский писатель Валерий Ганичев, ныне Председатель СП России, побывал у великого скульптора Коненкова. Было Сергею Тимофеевичу уже 94 года, принимал он у себя в мастерской. В окружении его сказочных и окрыленных деревянных и мраморных скульптур Мастер задал ответственным работникам культуры и искусства, как будто они были в ответе, строгий вопрос: «Почему не уберегли Гагарина? Он ведь национальное достояние. Его надо было в золотое кресло посадить и не пускать никуда».
Официальные лица власти развели руками. А мудрый кудесник встряхнул головой и, противореча себе, сказал: «Да нет, его бы никто не удержал. Как только он взлетел, наш смоленский, — хитро прищурился Коненков, — я сразу сказал: он небожитель. Его Бог к себе заберет! Он и забрал! — и рассказал «гималайский» старец одну историю.
Владыку Иосифа, архиепископа Казахстанского и Алма-Атинского вызвал к себе уполномоченный по делам религии в Казахской ССР Вохменин Степан Романович и говорит ему: «Иван Михайлович, надо сказать проповедь в отношении „чуда“ — первого полета человека в космос».
Наступил день, когда надо произносить проповедь. Владыка вышел, как обычно, и начал примерно так:
«Братья и сестры! Вы знаете, в какое время мы живем, какой прогресс совершается в мире! Много ученых изобрели много хорошего! А слышали вы — последнее событие произошло: наш молодой человек — Юра Гагарин — побывал в космосе! И оттуда вернулся! А ему, когда он полетел, Хрущев Никита Сергеевич сказал: «Юрочка, посмотри, есть там Бог, или нет?»
И так продолжил Владыка: «Юрий Гагарин Бога не видел... а Бог его видел! И благословил!»
Да, ныне Гагарин уже на небесах, он наш вдохновитель и наш защитник. С ним России ничего не страшно.

Заместитель Гагарина
В 1965-1967 годах А.А. Леонов — старший инструктор, космонавт, заместитель командира отряда космонавтов — летчик-космонавт СССР. С 1967 по 1970 год командовал лунной группой космонавтов. В феврале 1968 года вместе с Гагариным окончил Военно-воздушную инженерную академию имени Н.Е. Жуковского.
С 1970 по 1972 год А.Леонов — начальник 1-го управления НИИ ЦПК, с 1972 по 1991 год — заместитель начальника Центра подготовки космонавтов имени Ю.А. Гагарина, командир отряда космонавтов.
В начале 1973 года Академия наук СССР и НАСА (США) объявили состав основных и дублирующих экипажей кораблей «Союз» и «Аполлон», назвали космонавтов, которым предстояло пройти долгий и сложный путь к совместному старту. Критерии отбора каждая сторона определяла сама. Необходимым условием итоговой подготовки должны были стать глубокие знания техники, умение работать с системами и оборудованием обоих кораблей, знание языка страны — партнера, высокая профессиональная квалификация, готовность к проведению широкой программы научных экспериментов и наблюдений. СССР представляли летчики-космонавты А.А. Леонов и В.Н. Кубасов. Со стороны США — астронавты Т. Стаффорд, В. Бранд, Д. Слейтон. В июле 1975 года совместный полет был осуществлен. Командиром корабля «Союз» был А.А. Леонов.
Все человечество с восхищением следило за выдающимся экспериментом в космосе — совместным полетом советского корабля «Союз-19» и американского «Аполлона». Впервые в истории была осуществлена стыковка этих космических кораблей, опробованы в действии новые средства стыковки в целях обеспечения безопасности полетов человека в космическом пространстве, проведены астрофизические, медико-биологические, технологические и геофизические эксперименты. Полет продолжался более пяти суток, им открыта новая эра в освоении космоса.

Уход из жизни командира «Восхода-2»
Неожиданно гроза грянула над авиационным «батей» космонавтов — Павлом Ивановичем Беляевым.
Казалось, ничто не предвещало беды, и вдруг — его увезли в больницу в тяжелом состоянии. И уже как снег на голову — оперировали.
Герман Степанович Титов рассказывал: «Что-то недоброе показалось мне за всеми этими скоротечными событиями. Помню, после сообщения об операции я возвращался домой и, войдя в подъезд, почувствовал, как сильно забилось сердце. Я даже остановился, и в мозгу мгновенно пронеслось предположение о плохих делах Павла Ивановича. Оглядевшись, я увидел елку, которую установили в вестибюле, готовясь к встрече Нового 1970 года. И мне стало немного тоскливо оттого, что запах хвои у меня да и у моих товарищей, которым пришлось проводить в последний путь многих своих друзей, этот терпкий, пьянящий запах хвои вызывает отнюдь не новогодние ощущения.
Жизнь не баловала Павла Ивановича. Воистину сквозь тернии пробивался он к звездам. И достиг своего. Да как достиг! Ручная посадка «Восхода-2» — единственная в своем роде, выполненная в труднейших условиях, — показала, что профессия космонавта — это не прогулка в собственное удовольствие «под луной», а труд, напряженный, ответственный, квалифицированный, рискованный.
Как мы все тогда, его товарищи по отряду (и не только мы), волновались, как напряженно вслушивались в эфир в надежде услышать заветные телеграфные позывные, слушали по всей стране от Черного моря до берегов Камчатки и очень боялись, да, именно боялись услышать голос «Алмаза». Мы ждали телеграфных позывных, которые успокоили бы нас, сказав, что наши ребята на Земле. А в декабре 1969 года мы с величайшей тревогой и надеждой ждали сообщения врачей. «Мы верим, мы надеемся. Улыбнись, фортуна, еще раз ему, на радость нам всем!» — так думали все мы. Но болезнь не поддалась натиску врачей — Павел Иванович ушел от нас, не выполнив и половины задуманного.

Смерть на троих
...6 июня 1971 года мир услышал о дерзновенном полете в космос Георгия Тимофеевича Добровольского, Владислава Николаевича Волкова, Виктора Ивановича Пацаева. Стартовав на космическом корабле «Союз-11», они состыковали корабль с орбитальной научной станцией «Салют» и перешли на ее борт. С этого момента впервые в мире начала успешно функционировать пилотируемая орбитальная научная станция, что ознаменовало собой крупный этап в развитии космических исследований.
Около двадцати четырех суток продолжался космический рейс Г. Т. Добровольского, В. Н. Волкова, В. И. Пацаева, в котором они самоотверженно трудились над испытанием нового космического комплекса — орбитальной станции «Салют» и транспортного корабля «Союз-11», а также выполнили большой объем научных исследований и экспериментов. Программа полета была полностью выполнена, и 29 июня в 21 час 28 минут «Салют» и «Союз-11» расстыковались. При возвращении на Землю 30 июня экипаж корабля «Союз-11» погиб.
За несколько дней до полета в космос Георгию Тимофеевичу Добровольскому исполнилось сорок три года. Двадцать пять из них он отдал авиации и космонавтике. Георгий Тимофеевич летал на «яках» и «лавочкиных», освоил многие типы реактивных «мигов», совершил много парашютных прыжков. К моменту зачисления в отряд космонавтов был начальником политотдела авиационного полка.
Георгия Тимофеевича отличали упорство в достижении поставленной цели и высочайшее чувство ответственности за порученное дело. Он заочно окончил Военно-Воздушную академию, ныне носящую имя Ю. А. Гагарина, умело сочетал партийно-политическую работу с полетами, жадно впитывал в себя все, что касалось освоения космоса.
«Классный летчик, технически грамотен. Скромен. Настойчив. Добр. Хорошо владеет новой техникой. Я в нем уверен», — так отозвался о нем Владимир Шаталов.
«Я очень люблю летать, — говорил Добровольский, — Вообще летать. Я летал на машинах многих типов, и всегда ощущение полета давало мне радость»,
С исключительной ответственностью Георгий Тимофеевич осваивал новейшую космическую технику, пунктуально выполнял обширную программу летной, парашютной и специальной подготовки. Это дало ему право стать командиром экипажа космического корабля «Союз-11».
«Георгий Добровольский, — отмечал один из видных ученых, — с филигранной четкостью, просто виртуозно, произвел стыковку со станцией «Салют».
Так была впервые решена инженерно-техническая задача доставки экипажа транспортным кораблем на борт научной станции — спутника Земли.
Своим самоотверженным трудом в области испытаний сложной космической техники командир орбитальной станции Г. Т. Добровольский внес огромный вклад в развитие орбитальных пилотируемых полетов.
А Звездный городок впервые встретил Новый, 1972 год без своего бессменного организатора новогодних вечеров, самодеятельности, автора шуточных куплетов, доброго, чуткого, отзывчивого Жоры Добровольского.
«Нашей молодежи, которой предстоит продолжить дело, начатое Юрием Гагариным, а затем его товарищами, есть с кого брать пример, есть у кого учиться мужеству, преданности партии и народу!» Эти слова написаны Владиславом Волковым незадолго до последнего полета. Он и сам прожил мужественную, яркую жизнь.
Исключительное трудолюбие и высочайшая требовательность к себе в сочетании с железной волей и целеустремленностью помогали Волкову преодолевать любые преграды. Нелегко было совмещать занятия в школе и спортсекциях. Из тех, с кем начинал, не все смогли выдержать такую нагрузку. Владислав выдержал.
Он мечтал о небе, о полетах, но понимал: чтобы летать на современных самолетах, нужны фундаментальные знания. И потому пошел учиться в Московский авиационный институт и одновременно в аэроклуб. После окончания института — работа в конструкторском бюро и подготовка к полету в космос.
Он уплотнял время. Он спешил сделать как можно больше полезного и нужного. Берег время и не щадил себя в тренировках перед полетом в космос.
В октябре 1969 года на корабле «Союз-7» он совершил полет в качестве бортинженера. Выполненные им и его товарищами эксперименты обогатили сокровищницу космонавтики. А он уже мечтал о новых встречах с черным океаном: «Моя цель не слетать в космос, а летать в космос...» И пояснял, в чем суть предстоящих космических полетов: «Будут волновать не сами полеты, а то, что дадут эти полеты человечеству».
Находясь на борту первой в мире — пилотируемой научной станции «Салют», он сделал все от него зависящее, чтобы польза от этого полета была наибольшей. В нелегких условиях космоса провел важнейшие научно-технические эксперименты по испытанию станции, проверке бортовых систем, астрономические и навигационные исследования.
Полет в космос — подвиг, требующий от человека величайшего напряжения всех сил — и духовных и физических. Волков совершил этот подвиг дважды.
Ему было тридцать шесть лет. Он мало прожил, но много сделал для людей.
Инженер-испытатель Виктор Иванович Пацаев отмечал в полете свой день рождения. Было 19 июня 1969 года. Друзья горячо поздравляли его. В иллюминаторах проплывали Париж, Мадагаскар, Токио, океан и облака, облака... А память сердца воскрешала родные степные просторы.
Когда «Союз-11» летел к станции «Салют», он помогал командиру сориентировать корабль и осуществить стыковку. Точная механика, навигационные приборы и датчики — стихия Виктора Пацаева.
Он первым перешел в рабочий отсек состыкованного с «Союзом» «Салюта» и сразу же приступил к выполнению экспериментов, важных для развития космической техники и для нужд народного хозяйства.
В. И. Пацаев — инженер-испытатель, человек твердой воли, несгибаемого характера. Он знал, что любой космический полет — трудное испытание и неизбежный риск. Он выполнил свой долг до конца и погиб при исполнении служебных обязанностей, как тридцать лет назад погиб, защищая Москву, его отец.
Люди высшей чести, патриоты Родины Г. Т. Добровольский, В. Н. Волков, В. И. Пацаев отдали свою жизнь во имя счастья советских людей, во имя будущего космонавтики и всего человечества.

Писатель и живописец
Алексей Леонов — автор нескольких книг: «Пешеход космоса» (1967), «Солнечный ветер» (1969), «Выхожу в открытый космос» (1970), «Восприятие пространства и времени в космосе» (Леонов, Лебедев; 1966), «Особенности психологической подготовки космонавтов» (Леонов, Лебедев; 1967).
Еще в школьные годы в Калининграде Алексей начал увлекаться живописью. Его пленяли картины окружающей природы, в нем всегда живет удивление творениями рук человеческих. От этого удивления — желание зарисовать и арку шлюза на канале, и старую бригантину...
Леонов — автор около 200 картин и 5 художественных альбомов, среди которых космические пейзажи, фантастика, земные пейзажи, портреты друзей (акварель, масло, голландская гуашь).
Даже в скупом для увлечений бюджете времени он находит часы для внимательного изучения творчества великих художников прошлого и больших мастеров современности. В короткие месяцы военной службы в ГДР, например, он несколько раз побывал в Дрезденской картинной галерее, посетил картинную галерею в Альтенбурге и другие музеи.
С 1965 года космонавт Леонов — член Союза художников СССР. Его любимый мастер — Айвазовский. Николая Ромадина считает одним из лучших отечественных пейзажистов, из советских художников высоко ценит Юрия Кугача, Скитальцева. Есть и любимые скульпторы. Лучше всего он знает творчество Григория Постникова. Этот скульптор раньше других посвятил себя отображению дерзаний человека в завоевании космического пространства.
Помимо увлечения живописью А.А.Леонов любит читать книги из серии «Жизнь замечательных людей». Среди других его пристрастий велоспорт, большой теннис, волейбол, баскетбол, охота, фото- и киносъемка (им снята и озвучена серия из 17 фильмов «Космонавты без масок»).

МПГ и МГГС
Перешедший проезжую часть на перекрестье Шелковичной и Астраханской улиц в Саратове Владислав Ивановский вступил в парковую полосу— в посадки, как называлась это сгущение кустарников и древес когда-то. Бульвар оказался прореженным, засаженным новыми породами деревьев. Получилась двухполосная зеленая «изолента», раскатанная от базарчика у Товарной станции (когда-то назывался Вшивый рынок) до Университетского городка.
Лишенные прежней дремучей дикости посадки стали культурными и чужими. Там и сям над кустами сирени, над обвисшими до земли кронами ясеней высились целенаправленно-стройные пирамидальные тополя.
Ивановский узнавал и не узнавал бульвар своего детства. Более всего поразила колоссальной высоты опора электропередачи. Это древо из стали модернистски переработанной формы намного превосходило ростом даже самые высокие тополя; оно возвышалось над живыми деревьями, как завоеватель над покоренным народом — функциональное растение со стеклянными плодами изоляторов, поддерживавших устремленные к заводу провода.
Под кустами прокалывалась новая трава. Сухой разогретой почвой пахло в посадках, было тепло, солнечно.
Со стороны Литейного завода «Серп и молот» несся гул работы: там трудились пролетарии с той же истовостью и мастерством, как в середине пятидесятых, когда на этом предприятии проходил преддипломную практику индустрик Юг — студент Индустриального техникума Юрий Гагарин.
Деревья как люди: у каждого свой облик и в каждом своя мера несовершенства. Редко кому достается вырасти на просторе и выразить всю красоту породы. Но если не усекать, деревья всю жизнь сохраняют собственный строй. Спустя десятилетия радиожурналист Ивановский узнал кое-кого из «населения» посадок времен его отрочества.
Жива была дикая груша; когтистые ветки в ее кроне стекали вниз. Но потом все-таки, преодолев власть земного притяжения, выгибались к небу.
Вспомнил он белые акации, превратившиеся в троицу сгорбленных старушек. Обрадовался не потерявшему гордую высоту вязу, на одном из суков которого образовался наплыв как раз в том месте, где привязывалась когда-то «тарзанка». Ее сладили и резвились с нею хулиганы допризывного возраста, «шпана» по-саратовски.
Практикант завода «Серп и молот», курсант Саратовского аэроклуба Юрий Гагарин шпаны не боялся. Вполне мог бы поупражняться на «тарзанке» как на парашютном тренажере.
...В разгаре майского дня 1976 года аллея была безлюдна. Сцепив за спиной руки, Ивановский вышагивал по асфальтовым плиткам бульварной аллеи, поглядывал по сторонам и спрашивал себя: правильной ли дорогой идет по жизни он, благонамеренный пропагандист научных знаний, отец здравого семейства и сверстник первых людей в космосе. Не стала ли его романтическая натура такой же скушно прореженной, засаженной прямолинейными тополями, как эти посадки?
Но ведь узнал же Владик, уже шагнувший за христов и гагаринский возраст, уцелевшие в посадках деревья. И потому решил — с чувством горьковатой просветленности,— что еще жив в нем главный ствол детской, «шелковичной» души.
Пройдя посадками половину квартала, Владислав Васильевич обрадовался, заметив узкую самодеятельную тропинку, которая, отщепившись от основной аллеи, вела на край посадок.
Выйдя на опушку и увидев на другой стороне улицы плосколицый заводской корпус, он сразу угадал в его серокирпичном объеме ту малую часть, которую занимал некогда дом деда Ивана Федоровича Егорова с пристройкой «Пиво-воды».
Напротив дома росло на краю посадок раздвоенное дерево — ясень. Возле него и остановился Ивановский — с учащенно бьющимся сердцем, — ладонью охватил шершавую и теплую кору. Ствол ясеня напоминал запретное оружие детства — рогатку: в полутора метрах от земли он раздваивался и дальше уже росли два наклоненных в стороны, как бы самостоятельных дерева.
Основной же ствол тоже был наклонен к земле — это была кривая, не годная в дело рогатка, в общем, не рогатка, а смешная рогуля! Но как легко было взбираться на нее, как уютно сиделось в развилке — будто в кресле, вознесенном на высоту мальчишеского роста. И так хорошо были видны отсюда отчие окна с распахнутыми ставнями графитного цвета, мощенная брусчаткой родная улица — несуетная, по-провинциальному откровенная.
Еще безлистый в апрельскую пору, продуваемый слабым ветерком ясень оставался почти неподвижным, однако шершавой ладонью с желтыми от курения пальцами Ивановский ощущал тихий гул дерева, зарождавшийся в тонких окраинных ветках разделенной надвое кроны, распространявшийся по ветвям-артериям, стекавший по стволам и соединявшийся в основании — там, где держал он руку. Этот гул возбуждал забытый инстинкт — тот, что заставляет мальчишку цепляться руками за ствол и бежать по дереву ловким, радостным зверем.
Уж не его ли детские каблуки оставили на пунктирной коре ссадины, превратившиеся за десятилетия в похожие на огрехи в пашне шрамы?
Состарился ясень. У него-то нижние ветви текли не столько вверх, подталкиваемые напором жизни, сколько вниз, подчиняясь земному тяготению.
Судьба дерева открылась Ивановскому во всей ее праведности и бесстрашии, верности своей ясеневой природе и уродливой раздвоенности. Кто-то когда-то, еще задолго до появления на свет Владика Ивановского, отломил срединку тройчатого прутика и приговорил тем самым ясень на раздвоенную жизнь. Так и не достигла рогуля настоящей высоты, той, что легко давалась одноствольным тополям.
Ощущая приложенной ладонью гул дерева, Ивановский с пронзительной ясностью открыл для себя, что имел, оказывается старшего, но безмолвного родственника на Астраханской улице в Саратове.
От прошлого лета на дереве осталось много семян — сухой, шуршащей бахромой свисали с веток семенные пластинки. Их грозди были пыльно- коричневыми. Апрель прибавил в их уныние яркой, сочной краски: прорвалась из почек молодая листва настоящего и следом выбросились нежно-бурые хвостики будущих семянников.
...Пройдя вдоль фасада заводоуправления Литейного завода «Серп и молот», миновав встроенную в него входную кабину — проходную, где была мемориальная доска с извещением о том. что в 1953 году здесь проходил производственную практику Первый космонавт Юрий Алексеевич Гагарин, радиожурналист Ивановский на перекрестке завернул на улицу Рабочую, где продолжал жить в дедовом, потом материнском доме по соседству с базой Вторчермета кандидат гидрологии и друг школьных лет Александр Егорович Суриков.
После защиты кандидатской диссертации Сурик выбился в авторитеты по орошению безводных степей. В научном институте за ним закрепили несколько объектов водозабора и орошения, разбросанных по саратовскому Заволжью, и выделили в распоряжение «уазик», чтобы объезжал эти объекты. Весной 1976 года, когда Ивановский приехал в Саратов в творческую писательскую командировку, Сурик охотно согласился свозить его на другой берег Волги, в район деревни Смеловки, на МПГ — место приземления Гагарина, а вернее сказать, на Гагаринское поле.
В светлый и тихий день степной весны ехали Владислав Васильевич и Александр Егорович по дну бывшего Хвалынского моря. Сурик за водителя, Владик с дымившейся в пальцах сигаретой ТУ-135 рядом. Озирали слабые волны пейзажа с кустами облепихи и дикой смородины по сторонам асфальтированного шоссе, и рассуждали о разном.
Например, о том, что рукопожатия, которыми в середине лета прошлого года обменялись советские космонавты и американские астронавты во время стыковки «Аполлона» с «Союзом-19» — это вроде бы как знак перемирия после многолетнего спора двух социальных систем, одна из которых подготовила Первого космонавта планеты и первые «луноходы», а другая высадила землян на Луну.
За содержательным разговором и оглядами волжских стариц прибыли без скуки и утомления от монотонности пути туда, где Ивановскому давно и страстно хотелось побывать. То есть к широкому, с покатыми склонами оврагу, на одном из которых взвился белый клыкообразный обелиск с ракетой на острие — уменьшенная копия московского, что неподалеку от ВДНХ. Рядом с «типовым» обелиском стояла знаковая фигура Гагарина — саратовская женщина-скульптор изваяла его в обобщенно-спортивном одеянии, ангельски побеленного, по-саратовски молодого и космически счастливого. Вокруг обелиска и памятника уже окрепли упорядоченно посаженные вязы и осокори — вот и весь мемориал, за которым простиралось заурядное поле севооборота. Оно и есть Гагаринское...
Там-то и увидели бабушка и внучка сказку — не сказку, пришельца — не пришельца, но какого-то явно не местного человека, отбивавшегося от оранжевого парашюта. Он был в высоких сапогах со шнуровкой, как бы в шелковом тоже оранжевом костюме и белом как бы фаянсовом шлеме-шаре. Он приветливо помахал рукой старой и малой жительницам Земли и прокричал, показывая пальцем на верхушку шлема, звонким, очень русским тенорком: — Свои, товарищи, советский я!
...Отъехавши от достопримечательного места, Ивановский и Суриков устроились в тенистой лесополосе — весьма подходящем месте для заблуждения телят. Ни единой души они не встретили ни у мемориала, ни в лесополосе в тот светлый, с ласковым майским ветром, день 1976 года. Достали приготовленную матушкой Владислава Васильевича закуску и термос с чаем, бутылку водки не забыли, мутный граненый стакан в «УАЗе» нашелся. Да вот беда — не мог друг детства Шурик-Сурик выпить за упокой души великого русского парня и ангела Победы Юрия Гагарина, потому как был за рулем. Пришлось Ивановскому одному стакан поднимать. Но поговорили они тогда хорошо.
Владика распирала мысль о близком совпадении возраста Христа и Юрия Гагарина в момент вознесения, Они с Суриком пребывали тогда в том же замечательном возрасте — пару лет спустя от 33-х ! Самая пора для перехода от личных потребностей и вожделений к большим уравнениям разума, созиданию, самоотдаче, подвижничеству...
Радиожурналисту Владиславу Ивановскому приходилось бывать во Владимирской области. Вблизи города Киржач, где с весны 1968 года появилось еще одно памятное Гагаринское место — Поляна гибели Гагарина и Серегина. Он пересказал Сурику кое-что из того, что узнал от досужих коллег-журналистов.
Учебно-тренировочный реактивный истребитель МИГ-15 УТИ с двойным управлением (на жаргоне авиаторов — «спарка»), в котором находились летчик-космонавт Юрий Гагарин и полковник ВВС Владимир Серегин, разбился утром 27 марта 1968 г.
Истребитель, перенесший до этого несколько капитальных ремонтов, врезался в землю с углом пикирования 50 градусов при скорости полета около 700 км/ч.
Останки самолета и экипажа обнаружили в 65 км от аэродрома вылета Чкаловский, в березовой роще, неподалеку от деревни Новоселово Владимирской области.
Расследование, в котором принимало участие две сотни специалистов, продолжалось полгода; проверке подвергались два десятка различных версий. Тема гибели Ю. Гагарина и В. Серегина стала в прессе «дежурной». Нашлись даже авторы, которые стали заявлять, что Гагарин якобы жив...

Эпилог
В газете «Известия» накануне 75-летия летчика-космонавта Леонова осенью 2009 года Алексей Архипович рассказал корреспонденту:
— В начале 1990-х годов у меня было очень тяжелое время. Меня только уволили из армии, пенсия 5000 рублей. И вот тогда меня нашли, пригласили в Альфа-банк. Но, говорю, я же не экономист, не юрист. Ничего, отвечают, у тебя такие связи, ты общался с ВПК, был членом госкомиссии, заказчиком тренажного комплекса, знаком со всей страной. Действительно, я общался со всеми. Может быть, было всего пять-десять секретарей обкомов, которых я не знал. И вот меня пригласили для создания сети Альфа-банка по стране... Что касается наград новейшего времени, то это орден «За заслуги перед Отечеством» 4-й степени. Недавно вот пришло извещение, что Международное дворянское собрание наградило меня орденом Чести. Еще раньше они вручили орден Святой Анны за подписью великой княгини Марии Владимировны...


...Дело было в конце ноября 2009 года, когда сковалась морозами Волга и рыхлый снег первозимья уже накрыл крыши домов и газоны на саратовских улицах. Друг юных лет Сурик отмечал в Саратове сорок лет семейного счастья с любимой женой и полувзводом из компьютерщиков-сыновей, их жен-медиков и вундеркиндов-внуков. Ивановского пригласили на праздник телеграммой и он поехал почти за тысячу верст из дальнего Подмосковья. В пути перечитывал саратовские заметки 1976 года.
...В пешем ходе по старинным саратовским местам калужанин Ивановский забрел на улицу Сакко и Ванцетти повидаться с еще одним близким человеком из молодого времени жизни.
При входе в Индустриальный техникум устроены окна-ниши. В одной поместили скульптурный портрет Юрия Гагарина из бронзы. В другой — афишу-рекламу Народного музея Колумба Вселенной.
Несмотря на «абамовскую» потемнелость металла, Первый космонавт оставался превосходным молодым мужчиной славянской внешности: высокий лоб с ранними залысинами, широкий и короткий стремительный нос, волевые и азартные линии рта, крепкий подбородок неустрашимого бойца. Особенно удалась скульптуру энергетика взгляда. Взор выражал точку зрения страстного исследователя, профессионального психолога и первопроходца космического пространства. Это был взгляд Разума на свою колыбель — Землю.
Снег первозимья лег на плечи и на крупную голову выпускника литейного отделения СИТа 1955 года. Седой Гагарин был похож на академика-астрофизика, надевшего белый халат при посещении монтажно-испытательного корпуса космодрома, стапеля для крейсеров подводного флота или реакторного зала АЭС. Может, он и был бы в роли суперавторитета среди светил Российской академии наук, если бы не роковая-загадочная смерть в 34 года в марте 1968-го года от Рождества Христова.