«Притяжение космоса»

Глава 4. Отвага самообразования

Наблюдатель Венеры

Гордость русской науки Михаил Васильевич Ломоносов родился 8 ноября 1711 года в крестьянской семье в деревне Мишанинской Архангельской губернии. Отец его Василий Дорофеевич был опытным рыбаком. На своем галиоте «Чайка» он вместе с сыном совершал смелые рейды по Двине в Белое море и в Северный Ледовитый океан.

В 12 лет Михаил Ломоносов самостоятельно научился читать. К 15 годам он «писал безошибочно против современного ему правописания».

Зимой 1730 года 19-летний юноша на свой страх и риск отправился пешком (вслед за обозом с мороженой рыбой) в Москву учиться. Твердый характер и закаленная рыбацким промыслом воля помогли крестьянскому парню вынести лишения и насмешки. Он добился своего: поступил в Славяно-греко-латинскую академию. В конце 1735 года Ломоносов в числе 12 лучших учеников был послан продолжать образование в Германию.

К тому времени юношей овладела великая идея: чем больше он познает, тем больше принесет пользы своей Родине, прозябавшей в неграмотной неопрятности и рабском невежестве. Поэтому 6 лет за границей Ломоносов учился так упорно, так въедливо, что даже видавшие виды немецкие профессора поражались жадности к знаниям этого русского парня.

По возвращении в Россию Ломоносов был принят адъюнктом в Академию наук, образованную Петром I. С 1745 года он уже профессор — первый русский ученый среди академиков-иностранцев, приглашенных в Российскую Академию наук.

Правитель Академической канцелярии Иоганн Шумахер возглавлял "немецкую" партию, задачей которой было создание всевозможных препятствий для русских на пути к науке. Свою ж личную цель хитрый эльзасец видел в том, чтобы как можно дольше удерживать влияние в Российской Академии наук. Самым главным врагом этой "партии" стал крестьянский сын Михаила Ломоносов. Для борьбы с ним Шумахер избрал в качестве оружия интригу, которой владел блестяще. Ведь именно с ее помощью он сделал себе карьеру — от писаря канцелярии до фактического главы Академии наук.

После трагической гибели Георга Рихмана, друга Ломоносова, ставшего жертвой опытов с атмосферным электричеством, Шумахер добился, чтобы заведование первой в России астрономической обсерваторией было поручено не Ломоносову, а немцу Эпинусу.

В 1761 году ожидалось прохождение Венеры на фоне солнечного диска — явление редкостное и чрезвычайно важное для изучения движения планет. Однако Эпинус не только не организовал наблюдения за Венерой, но и никого не допускал в обсерваторию. Ломоносов решил наблюдать за прохождением Венеры из своей квартиры.

Располагая небольшой подзорной трубой, которая к тому же страдала сильным хроматизмом (изображение получалось нечетким, теряясь в многоцветном ореоле), Ломоносов наблюдал покрытие Венерой Солнца сквозь негусто закопченное стекло. И все-таки, несмотря на примитивность средств наблюдения, 26 мая 1761 года он совершил замечательное астрономическое открытие — установил существование атмосферы у Венеры. «При выступлении Венеры из солнца,— писал Ломоносов в отчете о наблюдениях, — когда передний ее край стал приближаться к солнечному краю и был около десятой доли Венерина диаметра, тогда появился на краю солнца пупырь, который тем явственней учинился, чем ближе Венера к выступлению приходила...».

«Пупырь», по гениальной догадке Михаила Васильевича, был ничем иным, как следствием преломления солнечных лучей в верхних слоях существующей вокруг Венеры атмосферы. Отчет об этом открытии был опубликован в том же 1761 году на русском и немецком языках. Однако европейские ученые не придали значения этой публикации: по вине того же Шумахера, который уговорил французского астронома Пингре дать отрицательный отзыв об открытии Ломоносова. Лишь 30 лет спустя существование атмосферы у Венеры было вторично установлено английским ученым Гершелем.

Михаил Васильевич мечтал о дальнейшем, более детальном изучении Венеры. Предполагая, что там существуют горы и моря, он даже заготовил список названий для них. Горы он собирался назвать именами героев античных мифов, а морям дать названия земных морей. И в первую очередь мечтал прославить на Венере родное Белое море...

Наряду с открытием атмосферы у Венеры заслугой первого российского небознатца явилась попытка изучения природы полярных сияний и физическая теория комет. Ломоносова не смутил авторитет Ньютона, утверждавшего, что кометные хвосты представляют собой пары, истекающие из атмосферы кометы под действием солнечных лучей. Опыт, накопленный русскими учеными в результате большого количества экспериментов с атмосферным электричеством, привел к мысли, что «комет бледного сияния и хвостов причина недовольно еще изведана, которую я без сомнения в электрической силе полагаю... сие явление с северным сиянием сродно». Свою оригинальную физическую теорию комет он изложил в «Слове о явлениях воздушных, от електрической силы происходящих», с которым в ноябре 1753 года выступил на публичном собрании в Академии наук.

В ту пору европейские астрономы считали Солнце твердым телом. Говорили даже о фантастических жителях Солнца, которые населяют солнечные пятна — твердую темную поверхность светила. Русский гений высказал о природе Солнца глубоко правильные суждения, на столетие опередившие время:

Там огненны валы стремятся И не находят берегов, Там вихри пламенны крутятся Борющись множество веков; Там камни, как вода, кипят, Горящи там дожди шумят.

Особый интерес у Ломоносова вызывали астронавигационные приборы и телескопы. Сын моря, он хорошо понимал, сколь необходимы рыбакам и мореплавателям точные измерительные инструменты, позволяющие определить координаты находящегося в открытом море корабля, и создал целый ряд простых и надежных приборов для измерения угловых высот звезд. Ломоносову принадлежит идея создания «ночезрительной» трубы и принципиально новых конструкций телескопов в количестве более десятка.

Ломоносов был первым человеком в России, который читал публичные лекции по физике и астрономии на русском языке, способствуя тем самым распространению научных знаний в массах. Популяризаторская деятельность ученого не может не вызывать восхищения. Он способствовал или, попросту говоря, усиленно хлопотал о том, чтобы вопреки церковному запрету появилось второе издание переведенной Кантемиром книги французского ученого Фонтенеля, в которой излагалась система мира Коперника. Сам Ломоносов перевел на русский язык книгу Христиана Вольфа «Физика»; он уделял большое внимание разработке русской научно-технической терминологии, стремясь, чтобы язык науки был максимально близким к живому разговорному языку.

В марте 1758 года Ломоносов был поставлен во главе Географического Департамента Академии наук. Громадная территория России к тому времени оставалась почти сплошь белым пятном. Опытный астроном, Ломоносов понимал, что развитие картографического дела невозможно без регулярных наблюдений из опорных пунктов, которые должны быть расположены по всей стране.

За месяц до смерти Михаил Васильевич закончил составление «Примерной инструкции морским командующим офицерам, отправляющимся к изысканию пути на восток Северным Сибирским океаном».

Этот документ, призывавший русских мореплавателей проложить кратчайший путь к Дальнему Востоку по Северному Ледовитому океану, заканчивался такими напутственными словами: «Мужеству и бодрости человеческого духа последний еще предел не поставлен, и много может еще преодолеть и открыть осторожная их смелость и благородная непоколебимость сердца».

Он умер в расцвете творческих сил, 54 лет от роду, 4 апреля 1765 года. Огромный вклад Ломоносова в развитие естествознания и особенно астрономии дает полное право называть его первым русским исследователем космического пространства. Как завещание великого ученого и пламенного патриота своей страны воспринимают потомки его строки:

О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих,
И видеть таковых желает,
Каких зовет от стран чужих,
О ваши дни благословенны!

Дерзайте ныне ободренны
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать...

Рязанские тетради

Сын волынского дворянина Эдуард Игнатьевич Циолковский в юные годы был отправлен в Петербург, где учился лесоводству и землеустроению в Лесном и Межевом институтах. Ставши аттестованным специалистом, польский гражданин России служил лесничим в Олонецкой, Петербургской, Вятской, Рязанской губерниях. Его жене татарской национальности Марии Ивановне Юмашевой выпала нелегкая судьба: без конца переезжать с места на место и нести на своих плечах бремя забот о многодетной семье. Пятого ребенка Мария Ивановна родила 5 сентября 1857 года, когда  Циолковские жили на родине роженицы в селе Ижевском Рязанской губернии. Мальчика решили назвать Константином по имени православного батюшки, крестившего младенца.

В детские годы Костя, как и все мальчишки, любил шумные игры, катание на коньках, но особо увлекался бумажными змеями и воздушными шарами. В доме у бабушки было много книг, и Костя рано научился читать. Больше всего его увлекали сказки, он даже стал сочинять их. Единственным слушателем был младший братишка Игнатий.

Но вот Константину исполнилось 10 лет, пришла пора готовиться к поступлению в гимназию. И тут случилось несчастье. В конце осени 1867 года мальчик заболел скарлатиной, которая осложнилась и приняла затяжную форму. Всю зиму Костя был на волоске от смерти. Лишь к весне начал поправляться, но почти полностью потерял слух.

В гимназию, отстав от сверстников, он поступил уже вместе младшим братом и проучился недолго. В автобиографии К. Э. Циолковского есть строки признания из полувековой глуби памяти про то, как глухота заставляла его страдать каждую минуту юношеской жизни, проведенной с людьми. Он чувствовал себя всегда изолированным, обиженным.

Находиться с таким мироощущением среди здоровых, бойких и шаловливых гимназистов было просто невыносимо. Константин выбыл из 3-го класса Вятской гимназии и стал заниматься дома самостоятельно. В его распоряжении была библиотека отца, состоявшая преимущественно из книг по естественным и математическим наукам. Учебники он читал с такой увлеченностью, словно это были приключенческие романы. При этом обнаружилось совершенно необычное свойство ума Константина: он нисколько не боялся трудных, неясных мест. Напротив, они будили в нем вдохновение. Указаний, помощи ниоткуда не было, вспоминал он на склоне лет, непонятного в книгах было много и разъяснять приходилось все самому... Он вынужден был больше создавать и творить, чем воспринимать и усваивать. Вот и получалось, что у самоучки преобладал творческий элемент, элемент саморазвития.

Летом 1873 года Эдуард Игнатьевич отпустил 17-летнего Константина в Москву для поступления в техническое училище. Несмотря на бедственное положение семьи, он решился на такой шаг, восхищенный невероятным трудолюбием, сметливостью и изобретательскими наклонностями сына.

В училище Костя поступить не смог. Но и домой, в Вятку, откуда прибыл, не вернулся — дерзнул остаться в Москве.

Как многие юноши, Константин был честолюбив, мечтал сделаться знаменитым, однако легких путей к богатству и славе не искал, а решил стать полезным человечеству своими изобретениями и открытиями. Для этого сначала требовалось хорошенько узнать, что уже изобретено и открыто, а также подвергнуть опытной проверке те идеи, которые не давали ему спать по ночам.

Его университетом стали читальные залы Румянцевской публичной библиотеки. 3 года смог продержаться юноша из провинции в столице. Он расходовал на питание буквально копейки, покупал только черный хлеб. Ежедневно приходил он в читальные залы и по 6-7 часов (пока не начинали роиться перед глазами "черные мухи") просиживал над книгами, самостоятельно разбирал доказательства теорем, выписывал формулы, перерисовывал чертежи и схемы. За эти годы он изучил все основные разделы высшей математики и проштудировал курс физики.

Настоящее образование невозможно без подкрепления теории практическими занятиями и лабораторными опытами. Пытливый юноша это остро чувствовал и весь свой скромный бюджет расходовал на покупку на Сухаревской барахолке книг и материалов для опытов: трубок, реторт, спирта, цинка, серной кислоты. Каморка, которую он снимал у прачки, превратилась в лабораторию. Проверить нужно было многое: нельзя ли использовать в практических целях энергию движения Земли, не годится ли для подъема в атмосферу центробежная сила быстро вращающихся массивных шаров, можно ли построить жестяной аэростат, не пропускающий газы... В обилии проблем и загадок, волновавших юного Циолковского, постепенно вырисовывалось определенное направление. Нужно завоевать воздушный океан. Нужно отыскать дешевый и удобный источник энергии для движения к небесам, для преодоления силы тяжести.

Служитель Румянцевскои библиотеки Н. Ф. Федоров скоро приметил щупленького завсегдатая, смуглый цвет лица которого выдавал полуголодную жизнь.

Федорова знала вся читающая столица. Л. Н. Толстой говорил, что гордится быть современником столь образованного человека. Этот мудрец принадлежал к числу наиболее оригинальных представителей русской философской школы конца XIX века. В основе федоровского учения лежала мысль о том, что Земля является лишь маленькой и несовершенной частицей мудрого и прекрасного Космоса. Философские взгляды библиотекаря мало кто понимал, зато с какой восторженностью прислушивался к его словам Циолковский! Зерна федоровских идей, как снежинки, встречались с томимой наготой почвой.

В 1876 году Эдуард Игнатьевич перестал посылать сыну деньги и вызвал его в Вятку. Пришлось столицу оставить.

Через два года Циолковские вернулись из вынужденной отдаленности в Рязань. Здесь, как и ранее в Вятке, Константин до самозабвения был увлечен астрономией. Заучивал названия созвездий, вычислял соотношения между орбитами планет. Восхищаясь простотой и изяществом законов Кеплера, вычерчивал в своем альбоме те извечные овалы орбит, по которым миллиарды лет обращаются вокруг Солнца порожденные им планеты. При этом юноша мечтал о том времени, когда мощь человеческого разума позволит людям выйти на эти планетные пути. Астрономия очень его увлекала, признавался Циолковский спустя полвека. И все потому, что он смолоду уверовал, что не только Земля, но и вся Вселенная есть достояние человеческого потомства.

Переезд в Рязань был связан с тем, что Эдуард Игнатьевич по старости вышел на пенсию. Семья была большой, а средства для существования ничтожными. Пришло время Константину отдаться и земным заботам: пора было начинать самостоятельную жизнь.

Старательно подготовившись, самоучка Константин Циолковский двадцати двух лет от роду в 1879 году сдал экзамен экстерном в Рязанской гимназии и вскоре получил от Московского учебного округа свидетельство, дававшее ему право преподавать математику в уездных училищах.

В начале 1880 года он отправился в Калужскую губернию, в маленький городишко Боровск, куда был назначен учителем арифметики. Начался более чем 40-летний путь Циолковского-учителя.

Свободное пространство

Поднявшись из вводного зала по беломраморной лестнице в зал научной биографии К. Э. Циолковского в Музее космоса можно увидеть за стеклом одной из витрин несколько листков, заполненных чертежами и вычислениями. Это листки из «Рязанской тетради», над которой К. Э. Циолковский работал в 1878—1879 годах. А в Боровске он уже был увлечен мыслями о том, как будут двигаться различные предметы в свободном, лишенном тяжести пространстве.

...Для художника, который творит по законам свободы, нет худшей доли, чем рабство. Оказавшись во власти критского царя Миноса, художник и мастер Дедал должен был построить такой лабиринт, чтобы никто из смертных не мог найти из него выход. Но у себя в мастерской раб Дедал и Икар, его сын, тайно готовили крылья из орлиных перьев, скрепленных льняными нитями и воском. И вот настал час побега. Ранним утром, когда солнечные лучи еще не коснулись вершин самых высоких деревьев, отец и сын поднялись в небо и увидели под собой ненавистный остров рабства.

Конец у этой легенды, которую пересказал древнеримский поэт Овидий, печальный. Дедал предупреждал сына, чтобы тот не приближался к Солнцу, но юноша, опьяненный восторгом свободного полета, забыл наказ. Солнечный жар разогрел его крылья, и из них потек воск...

Мечты людей о свободном, как у птиц, полете прекрасно отражены в картинах, собранных в витринах зала, посвященного научной биографии К. Э. Циолковского. Рядом с гравюрой, изображающей падение Икара, видим рисунок из старинной восточной рукописи: персидский шах Кей-Каус пытается подняться в воздух на носилках, в которые впряжены орлы. Китаец Ван Гус надеялся взлететь вместе с разогретым над костром воздухом.

Среди картин есть и знаменитый ковер-самолет из русской сказки, и изображенный художником прыжок с колокольни крепостного холопа Никитки, сделавшего себе деревянные крылья. Тот же сюжет, что и в древней греческой легенде: мечта о свободе приводит к мысли о крыльях.

Петербургский студент-медик Николай Иванович Кибальчич был приговорен судом к смертной казни за участие в покушении на Александра II. Народовольцы расправились с царем, но не уничтожили самодержавие. 6 заговорщиков, в том числе и Кибальчич, готовивший бомбы, были приговорены к смертной казни через повешение.

Оказавшись в тюрьме, Николай Кибальчич последние дни жизни посвятил составлению «Проекта воздухоплавательного прибора», в котором описал особого рода платформу, снабженную реактивными двигателями. Взрывы пороховых зарядов, по мнению изобретателя,  могли поднять платформу вместе с людьми на любую высоту. «Сила взрыва освободит человека от земного рабства и силами взрывов человек полетит когда-нибудь к звездам», - писал этот удивительный человек накануне казни.

В истории развития реактивного движения имена Кибальчича и Циолковского стоят рядом. Но Константин Эдуардович узнал о проекте петербургского  изобретателя лишь после Октябрьской социалистической революции. «Трогательно, что человек перед страшной казнью еще имеет силы думать о человечестве, — писал он.— Кибальчич не успел даже сделать каких-либо расчетов».

Ученый-самоучка

В годы, когда по заданию Исполнительного комитета партии «Народная воля» Кибальчич изготовлял динамитные бомбы с электрическими взрывателями, 22-летний Циолковский делал свои первые шаги на учительском поприще. Он должен был научиться понимать ответы учеников по движению их губ, должен был объяснять учебный материал столь увлекательно, чтобы дети, жестокие к недостаткам учителя, видели перед собой не "глухаря", а волшебника. Молодой учитель добился своего: школьники его понимали, школьники его слушали. Циолковский тщательно готовился к урокам и при этом находил время заниматься наукой. Он не хотел отказываться от избранной в юности цели: служить человечеству открытиями и изобретениями.

В 1880 году Циолковский отправляет в Петербург свою первую теоретическую работу «Графическое изображение ощущений». Из столицы отвечают отказом и при этом забывают вернуть рукопись. А она была в единственном экземпляре...

В 1881 году молодой учитель заканчивает следующую объемистую научную работу: создает основы кинетической теории газов, и снова разочарование, на этот раз еще более горькое: теорию газов, оказывается, уже давно создали. Но Циолковский не сдается. Следуют 2-е новые работы: «Механика подобно изменяющегося организма» и «Продолжительность лучеиспускания Солнца».

Первый успех! За эти статьи учителя арифметики избирают членом Русского физико-химического общества.

Как ни различны работы Циолковского, знакомясь с ними, убеждаешься, что они тесно связаны между собой. Молодой учитель не мог ограничиваться только мечтами о полетах в космос, он упорно нащупывал конкретный путь к осуществлению таких полетов.

В 1883 году Циолковский закончил рукопись, которой дал совершенно неожиданное для научного труда название: «Свободное пространство». Необычна эта работа и по форме. «Свободное пространство» — дневник, охватывающий март и апрель 1883 года. В эти месяцы Константин Эдуардович исправно ходил на службу, посещал (по долгу службы) церковь, вместе с молодой женой высчитывал, на чем можно сэкономить, чтобы дожить до следующей выдачи жалования, мастерил игрушки для первенцев: дочери Любови, а за ней сына Игнатия и делал центрифугу, чтобы изучать действие перегрузок на тараканов и цыплят. Обо всех этих заботах мы не найдем в дневнике ни слова. «Свободное пространство» — приключения мысли, умозрительные путешествия в среде, в которой не действуют силы тяжести, то есть в космосе. Обсуждая в дневнике, каким образом законы механики будут проявляться в космосе, Циолковский приходит к выводу, что единственным возможным способом передвижения в космическом пространстве является способ, основанный на действии реакции отбрасываемых от данного тела газовых частиц, вещества, или, другими словами, реактивное движение.

В зале научной биографии К. Э. Циолковского есть длинная витрина, в которой художники-оформители изобразили фигурки человечков, свободно плавающих в условиях невесомости. На черных стеклах они воспроизвели рисунки Константина Эдуардовича из «Свободного пространства», «Альбома космических путешествий» и астрономической «Рязанской тетради».

Конец XVIII и весь XIX век были ознаменованы попытками людей завоевать воздушное пространство. Героев-мореплавателей начали теснить герои воздухоплавания. Братья Монгольфье после открытия, что горячий воздух легче холодного, сооружают бумажный шар и с его помощью в 1783 году поднимаются над землей.

В России изобретатель Крякутиый пытался проделать то же самое еще в 1731 году. А в 1804 году академик Захаров поднялся в корзине воздушного шара, захватив с собой измерительные приборы. Так началась эпоха воздушных шаров. Новая стихия покорялась неохотно. Массовые жертвы. Но шары упрямо взмывали к облакам, то в одной, то в другой стране. Управляемый шар — это уже аэростат. В 1885 году Циолковский «твердо решил отдаться воздухоплаванию и теоретически разработать металлический управляемый аэростат». И уже в следующем году заканчивает новый рукописный труд под названием «Теория и опыт аэростата, имеющего в горизонтальном направлении удлиненную форму». Еще через год выступает на заседании Московского Общества любителей естествознания в здании Политехнического музея с докладом о своем проекте цельнометаллического аэростата.

Убежденность Циолковского в реальности и огромной пользе металлического аэростата была так велика, что он бросает все силы на разработку конструкций аэростатов, исследование их аэродинамических характеристик, пропаганду самой идеи. «Сделайте серебряный аэростат, и он вам будет давать 100% чистой прибыли на затраченный капитал. Даже аэростат из червонного золота даст приличный процент», — убеждал в статьях Циолковский.

Его доводы в пользу аэростата были неотразимы. Казалось, сама логика жизни требовала, чтобы как можно скорее строились верфи для серийного выпуска металлических аэростатов. Ведь тогда не будет ни одного человека, который не получил бы выгоды от аэростата. А как двинется, взывал молодой теоретик, промышленность с введением газового воздухоплавания! Сколько для аэростатов надо железа, стали, водорода... Человечество как бы приобретет целый океан, дарованный для того, чтобы связать людей в одно целое, в одну семью!

Однако вместо поощрений, признательности, общественного энтузиазма изобретатель познал равнодушные возражения и ледяной скептицизм. Правда, московские профессора, выслушав доклад Циолковского в Политехническом музее, похвалили учителя из Боровска за трудолюбие и оригинальность мыслей и даже пообещали перевести в Москву. Но слова своего не сдержали. В другой инстанции — еще более ответственной — в Императорском Русском Техническом обществе от неотразимых доводов Циолковского отмахнулись величественным жестом, назвав его аэростат "игрушкой ветров".

Изобретатель начал переписку с различными комиссиями, специалистами, референтами из технических журналов. «О выгодах своих я не забочусь, лишь бы дело поставить на истинную дорогу, — подчеркивал он в прошениях. — Моя цель всего лишь приобщить к излюбленному делу внимание и силы людей!».

Молодой ученый стремился во что бы то ни стало воплотить в жизнь идею управляемого металлического аэростата. Одновременно он взялся за тщательное исследование аэродинамических свойств аэростатов. Здесь вступал в силу уже знакомый по юношеским годам Циолковского принцип: искать вдохновение в самом неясном, трудном для понимания. Циолковского вдохновляла аэродинамика потому, что такой науки в конце 80-х годов еще не существовало, он создавал ее с азов, с постройки первой в мире аэродинамической трубы и весов.

Признанный "отец русского воздухоплавания" Н. Е. Жуковский, сам того не подозревая, очень точно выразил общий характер научной деятельности Циолковского в боровский период. В рецензии на рукопись учителя из провинции, которая называлась «К вопросу о летании посредством крыльев», Жуковский написал: «...автор, пользуясь малыми средствами анализа и дешевыми экспериментами, пришел по большей части к верным результатам». Жаль только, что талантливейший ученый и педагог Жуковский не заметил и не оценил вовремя другой самобытнейший и великий талант.

В 1891 году Константину Эдуардовичу было уже 34 года. Помимо 11 лет преподавательской работы в его активе числились десятки научных трудов, несколько оригинальных проектов, множество сконструированных им приборов и устройств. Но только в пору глубокой зрелости Циолковскому довелось увидеть свою первую опубликованную работу. Это была напечатанная в IV томе «Трудов отделения физических наук Общества любителей естествознания» статья «Давление жидкости на равномерно движущуюся плоскость».

Острым оставался интерес к межпланетным сообщениям. Здесь важно отметить напечатанную в том же выпуске «Трудов» другую работу Константина Эдуардовича — «Как предохранить хрупкие и нежные вещи от толчков и ударов». В статье речь шла о проблемах, которые в наши дни изучает космическая медицина и биология; там же приводились результаты экспериментов, которые автор получил, помещая в сконструированную им центрифугу цыплят и тараканов. Несмотря на многократные перегрузки, подопытные оставались живы, и Константину Эдуардовичу такое обстоятельство казалось весьма обнадеживающим.

Циолковский вел наступление на тайны природы широким фронтом. Правда, его активность на разных участках этого фронта не была неизменной. 90-е годы — это сосредоточенность на решении задач воздухоплавания и аэродинамики, но и космос по-прежнему притягивал к себе внимание.