«Разведчик лунных берегов»

Глава 20. Староста физического кружка

Европейская ориентация

Сын купца-оптовика двадцатидвухлетний москвич Николай Москвин в 1904 году окончил математический факультет Варшавского университета, затем работал преподавателем физики в одной из московских гимназий и собирал факты для научной популяризации электрических машин. В те годы и пятидесятилетний Константин Циолковский преподавал физику и математику в Калуге, в женском епархиальном училище, тоже своего рода гимназии. А в московских книжных лавках продавалась обернутая в тонкую, но «глазастую», броского вида обложку повесть-сон калужского учителя «На Луне».

Педагог-физик европейской ориентации Москвин увлекался научно-техническими журналами, литературой, бывал на выставках, вечерах и концертах в Политехническом музее, хаживал в кафе поэтов на Тверской, где ему случалось поспорить с Бурлюком, Маяковским или даже с потаенным Хлебниковым. Москвин и сам печатал статьи в журнале «Электричество», а в 1916 году опубликовал брошюрку для московских пассажиров «Электрический трамвай в общедоступном изложении». Журнал «Электричество и жизнь», № 3, 1917 год, так оценил это издание: «Для широких кругов читателей, не знакомых с вопросом об электрической тяге, книжка г. Москвина является отличным пособием для ознакомления с этой важной отраслью использования электрической энергии».

В революции Николай Иванович не участвовал из принципиальных соображений. Однако в годы гражданской войны пришлось заниматься полевой электросвязью — телеграфом системы Бодэ и шведским телефоном системы Эриксона. В дальнейшем Москвина привлекали к установке электрооборудования на Шатурской электростанции. Он участвовал в пусках электротрактора на опытном поле на Бутырке — там Москвину довелось увидеть вождя мирового пролетариата Ульянова-Ленина. В двадцатые годы он был активистом Ассоциации энтузиастов-изобретателей — АЭЗ и разрабатывал электрический реактивный двигатель. В доме Эдисона — Тверской бульвар, 8 — была штаб-квартира АЭЗа, Там энтузиасту электричества Москвину в 1924 году посчастливилось познакомиться с кумиром русских изобретателей-самоучек Константином Эдуардовичем Циолковским. Технический гений из Калуги по просьбе москвича Москвина даже расписался на почтовой открытке. Карточка с автографам Заслуженного деятеля науки и техники РСФСР, к глубокому сожалению Москвина, пропала при обыске в его квартире в 1938 году.

В конце тридцатых были гонения на энтузиастов электричества; Москвина на три года сослали в Боровск Московской области — занимался там развитием уличного освещения колхозов и записывал воспоминания старожилов об учителе арифметики из начального училища Циолковском.

В 1941-м, в конце октября, дочь Веру, передовую сборщицу прецизионных, то есть особо точных подшипников для реактивных минометов, эвакуировали в числе ведущих специалистов Московского подшипникового завода в Саратов. Своей семьи у Веры Николаевны Москвиной не было. Она забрала с собой из прифронтовой столицы опального отца-пенсионера.

Староста из Гжатска

В 1945 году открылся в Саратове Индустриальный техникум. Николая Ивановича пригласили заведовать кабинетом физики и вести занятия. Москвин был членом городского общества «Знание, много выступал с лекциями, внимательно следил за достижениями науки и техники.

Некоторые коллеги-преподаватели в техникуме называли Москвина человеком со странностями. «И зачем это было Николай Ивановичу на пороге семидесятилетнего возраста, — рассуждали они, — писать заявление о приеме в аспирантуру физического факультета Саратовского университета! Или требовать у Александра Максимовича Коваля, директора техникума и кандидата технических наук, чтобы для физического кабинета непременно предоставили пробирки с ураном!»

Между тем, на собранном Москвиным и рукодельном оборудовании физического кабинета некоторые саратовские ученые-электрики проводили серьезные опыты по неразрушающему контролю отливок. В числе таких энтузиастов был инженер-аспирант из контрольной лаборатории отдела технического обучения с Литейного завода «Серп и молот» Василий Осипович Ивановский, отец Владика. Он учился в московской аспирантуре заочно и разрабатывал проект индукционного дефектоскопа высокой производительности для контроля массовых деталей, например, шариков и роликов. Николай Иванович консультировал Василия Осиповича и сам мечтал использовать уран для обнаружения дефектов в ответственных изделиях.

А студенты преданно и дружелюбно относились к старому физику и мыслителю-пророку. Физкружок и физкабинет пользовались популярностью в техникуме.

Учащийся Саратовского индустриального техникума Юрий Гагарин уже на первом курсе переживал как бы разделение личности: из-под увлеченности лирикой — театром, поэзией, романтическими романами — дыбилась, напрягая душу, тяга к естественным наукам, и в первую очередь к загадке возникновения Земли и, более того, всего пространства Вселенной. Гагарин, попав учиться к Москвину, без раздумий записался в его физико-технический кружок. На первом занятии, по «наводке» Николая Ивановича, Юрия дружно выбрали председателем кружка и старостой в одном лице.

Обстановка в физкружке была согласная и увлеченная. Занятия происходили в кабинете-лаборатории, на двери которой чернела стеклянная пластина с надписью зеркальными буквами: «Посторонним вход строго воспрещается». Свою лабораторию физик-пророк называл продолжением космического пространства. Николай Иванович рассказывал «индустрикам» о замечательных открытиях в пространствах и веществах, о том, что космос — это структура физических явлений, а физика — наука о космических процессах.

Всех кружковцев потряс рассказ Москвина о революционере-народнике Николае Кибальчиче, который перед казнью через повешенье составлял в каземате Петропавловской крепости проект реактивной летательной тяги. Также сильно сокрушил учащихся рассказ о саратовском гении Павле Николаевиче Яблочкове. Этот кавалер прекрасной дамы Электры придумал проект непрерывной электрической дуги и залил изобретенным им «русским светом» гипсовых электросвечей площади Парижа, а также дворцы в Лондоне. Однако умер гений в потемках бедной нищеты и глухой безвестности в саратовской гостинице купца Очкина. Эта бывшая гостиница при советской власти стала коммунальным объектом и продолжает находится на улице Радищева, недалеко от Индустриального техникума...

На занятиях физико-технического кружка Гагарин подготовил несколько докладов. Первый был посвящен великому физику Александру Григорьевичу Столетову; изобретатель русского телефона Голубицкий и мастер дирижаблей из гофрированной жести Циолковский трепетно называли его своим учителем. Потом был доклад о «русском свете» саратовца П. Н. Яблочкова и световом давлении, открытом москвичом П. Н. Лебедевым, тоже воспитанником ректора Московского университета Столетова.

17 сентября 1952 года в Советском Союзе с большим размахом отмечали 95-летие со дня рождения основоположника теоретической космонавтики из Калуги. К этой дате был приурочен доклад Юрия Гагарина о К. Э. Циолковском. На вечере в техникуме присутствовали и студенты физического факультета пединститута, том числе Мария Касьяновна Жукова, худенькая блондинка с синими, в горошек, бантами. Спустя пять лет она преподавала физику и астрономию в школе № 83 на заводской окраине Саратова. В 1957 году, в начале октября еще очень молодая, прекрасная и строгая Мария Касьяновна на уроке астрономии рассказала десятиклассникам, среди которых был и Владислав Ивановский, что такое первая космическая скорость около 40 тысяч километров в секунду и искусственный спутник Земли, посылающий разумные сигналы на всю Вселенную. Восторженная школьная юность дала учительнице физики и астрономии вполне соответствующее имя-прозвище «Кассиопея».

...По воспоминаниям выпускников техникума и пединститута доклад о Циолковском у второкурсника Юры Гагарина получился содержательным, интересным, живым. А в музее Гагарина в Саратове, при Индустриальном техникуме, можно увидеть физический прибор «Реактивная тележка», с помощью которой староста физкружка демонстрировал принцип реактивного движения. Там же представлена увеличенная фотография, где изображен рабочий момент занятий в кружке. На переднем плане четверо ладных, видных, веселых «индустрика» экспериментируют с приборами «Коромысельные весы» и «Увеличительная линза на оптической скамье». Крайний слева за лабораторным столом — тщательно выбритый и аккуратно причесанный отличник учебы Гагарин. А на заднем плане — согбенный астматик, проницательный наставник Москвин.

Глядя на этот снимок, Ивановский вспоминает слова Первого космонавта: «Циолковский перевернул мне всю душу... У меня появилась новая болезнь... неудержимая тяга в космос». Вот он на фото — лысоватый пророк Москвин. Тот, который свел их — Основоположника космизма и Первого космонавта.

В музее в Саратовском индустриальном техникуме можно увидеть лист из тетради, на котором Николай Иванович собственноручно написал следующее:

Докладная записка

Учащийся группы Л-12 Ю. Гагарин в течение 1951/52 — 1952/53 учебных годов состоял председателем физического кружка, за два года сделал три доклада, с большим знанием организовывал занятия кружка. По собственной инициативе сделал электропроводку к проекционному фонарю, обучал членов кружка правилам пользования проекционным фонарем и эпидиаскопом.

Прошу вынести от лица дирекции благодарность Ю. Гагарину с занесением в личное дело.

Н. Москвин. 15.06.53 г.

Эпидиаскоп на Луне

Владислава Ивановского, бывшего инженера калужского планетария, просто до слез умилило в этом документе упоминание об эпидиаскопе.

Прибор этот не менее громоздок, чем его название, — большой, как сундук, проектор, способный отбрасывать на экран изображение заложенного в него рисунка, или картинки из книги. При работе эпидиаскоп раскаляется, как чугуноплавильная вагранка, раскидывает в разные стороны лучи света, источает запах пересохшей краски — и так легко представляется рядом с ним малорослый, но плечистый и юркий паренек в черной техникумовской тужурке с хромированными пуговицами, которому пророк-физик доверил надзор за аппаратом, уверенный, что «индустрик» костьми ляжет, но не допустит неуважительного отношения со стороны однокашников к доверенному ему научному оборудованию.

После вечера памяти К. Э. Циолковского, уже в общежитии на Мичуринской улице, в кругу друзей из своей девятой комнаты Юра раскованно рассказывал, как Константин Эдуардыч вместе с неким физиком-трамвайщиком полетели на Луну, прихватив с собою для разведки лошадь, которая не знала, что ее вес на Луне вшестеро меньше, чем на Земле. Эта лошадь слишком резво прыгала среди кратеров и разбилась о каменную глыбу. Ее мясо и кровь на лунном морозе сначала замерзли, а потом высохли. На останки лошади сбежались космические мухи, которые не умели и не могли летать, а только скакали, словно блохи.

Индустрики по-мужицки гулко гоготали, а кто-то из «старичков», бывших фронтовиков, предположил:

— Может, это наш Николай Иванович летал с Циолковским?

— Может быть, — согласился Гагарин. И тоже рассмеялся.

...В январе 1965 года Ю. А. Гагарин откликнулся на приглашение коллектива Саратовского индустриального техникума и приехал, чтобы участвовать в торжествах по случаю двадцатилетия учебного заведения. Не обнаружив среди преподавателей Николая Ивановича Москвина, Гагарин стал расспрашивать о нем. Оказалось, что болезни совсем свалили с ног старого физика. Юрий Алексеевич оставил ему свой портрет и написал:

Дорогой Николай Иванович!

Сердечное спасибо Вам за науку и знания. Все мы гордимся тем, что прочные, хорошие знания получили от Вас.

Желаем Вам крепкого здоровья и всего самого наилучшего.

Юрий Гагарин«.

Последний заплыв

У саратовских парней был строгий экзамен на звание волгаря — то есть бедового и бесстрашного мужика. Для этого требовалось хотя бы раз переплыть Волгу. Не всю, конечно, — возле Саратова ее ширь составляет более трех километров. Но хотя бы коренную часть, от плотов у Дегтярной улицы до Казачьего острова. Тут полкилометра надо плыть наперекор быстрине, одолевая крутую волну.

Ивановский сдавал такой экзамен. Владиславу Васильевичу до сих пор помнится, сколь неуютно чувствуешь себя до середины: страх вяжет руки, заплетает ноги, и только прорвавшись за половину пути, успокаиваешься верой: заветный берег уже различим, доплыву!

Конечно же, индустрики гагаринского поколения, многие дни проводившие у Волги, запросто перемахивали вплавь на Казачий остров.

...Успешно завершив учебную программу аэроклуба, Гагарин одновременно подготовил и на «отлично» защитил дипломный проект. В качестве мастера производственного обучения по литейному делу получил распределение на военный завод в Томск. Однако в Сибирь молодой специалист Гагарин раздумал ехать.

Был в его жизни особенный денек в июне 1955-го, когда, спрятав в укромном места легкую одежонку, Юрий прыгнул с крутого бережка под Бабушкиным взвозом в Волгу. Переплыв реку мощными казачьими гребками, он достиг острова, упругой поступью вышел. Приплыв, лег на горячий песок, закрыл от солнца рукой глаза и стал думать трудную думу: ехать по направлению в Томск или доучиваться в аэроклубе.

Юрий отлично сдал экзамены, защитил диплом и получил квалификацию техника-технолога литейного производства — мастера производственного обучения. В выписке из сводок успеваемости учащегося IV курса литейного отделения группы Л-42 Гагарина Юрия Алексеевича против 32 предметов стоят пятерки. Только против психологии — 4.

Теперь совесть его была чиста: главного он добился. «Ничего меня не связывало, — вспоминал позже Ю. А. Гагарин. — Родителям помогали старший брат и сестра, своей семьей я пока еще не обзавелся. Куда захотел, туда и поехал. Знания везде могли пригодиться. В стране шли большие созидательные работы. Товарищи разъезжались — кто в Магнитогорск, кто в Донбасс, кто на Дальний Восток, и каждый звал с собой. Я ведь со многими дружил, привык жить в коллективе, в общежитиях...».

В лето 1955 года началось строительство вблизи бывшего Аральского моря в казахской полупустыни космодрома Байконур и города Ленинска.

Летом 1955 Владик Ивановский закончил седьмой класс и ринулся с заявлением в Саратовскую летную спецшколу летчиков. Документы у него приняли и сказали, что вступительные экзамены начнутся в августе. Счастливый, Владик укатил в деревню Бедновку к родственникам отца. Там-то и прочел в газетах хрущовский приказ о расформировании по всему Союзу летных спецшкол. Пришлось возвращаться в школу, в восьмой класс. А ко времени получения аттестата зрелости в 1958 году летная романтика 1955 года уже ослабла и уступила мечтам о журналистике.

...И все же начало самостоятельных полетов Юрий пропустил: в это время в техникуме шли государственные экзамены. В аэроклубе волновались: как же так — комсорг отряда и вдруг не явился на полеты...

Но Юрий все-таки снова появился на поле аэроклуба.

Его командир звена Сергей Иванович Сафронов, Герой Советского Союза, боевой пилот, знавший Чкалова, строго посмотрел на Юру, когда тот, щелкнув каблуками, доложил:

— Товарищ командир! Курсант Гагарин прибыл после сдачи экзаменов и получения диплома. Разрешите приступить к полетам.

— Как сдал-то, Гагарин? — грубовато-небрежно спросил Сафронов.

— Диплом с отличием, товарищ командир! — Юрий протянул Сафронову темную книжечку диплома, где поверху красным было помечено: «С отличием».

— Поздравляю. Приступайте к полетам. И чтобы в дальнейшем было без пропусков.

Это последнее Сафронов добавил так, для острастки, по военной привычке. Если бы Юрий не отвернулся, а взглянул в глаза боевому летчику, то он увидел бы, как лучились эти глаза радостью. Но Юрий уже круто повернулся и, не оглядываясь, двинулся к руководителю полетов.

...В конце октября 1955 года курсант Саратовского аэроклуба Юрий Гагарин получил назначение в ЧВАУЛ — Чкаловское военное авиационное училище летчиков в Оренбурге.

День космонавтики

Как первокурсник радиооптического вуза, Владислав Ивановский весной 1961 года в Ленинграде жил в общежитии в Вяземском переулке неподалеку от Каменноостровского моста, на пятом этаже, в комнате с пятикурсниками. Один из «дедов», армянин из Баку, лабал на саксафоне в самодеятельном джаз-бенде, двое других пучеглазых и находчивых брюнетов из Львова были «фанами» этой группы. Все трое возвращались с игр глубокой ночью и, как правило, «поддатыми». После чего спали, как полагается богемным корифеям, до полудня. Владику Ивановскому, стипендиату завода в Саратове, запуганному высокой ответственностью, необходимо было просыпаться в семь утра, чтобы, упаси Бог, не опоздать на первую пару. Партиец-староста, служивший до поступления в вуз в войсках ПВО, если засекал опоздавшего, прямо-таки захлебывался адреналином и непременно отмечал нарушителя в журнале. Поэтому, сколь ни возражали наставники-джазмены, Владик все же купил будильник и, укладываясь спать, до упора закручивал его ушастые винты.

В ту пору самой неодолимой книгой он считал двухтомник Фихтенгольца «Математический анализ», а самым неумолимым из «препов» человеком была молодая, рослая и спортивная блондинка Антонина Яковлевна Блажнова, проводившая с первокурсниками практические занятия по матанализу. Эту миловидную даму, стильно-нарядную, но крупнопанельного телосложения, студенты называли за неуступчивость «железобетонной Тонькой», или сокращенно Бетонькой.

Шел апрель 1961 года, приближалась очередная контрольная работа — по интегральному исчислению. Знаком интегрирования в математике принят вертикальный символ, похожий на коромысло с развернутыми в разные стороны крючками. Эти самые коромысла сильно давили Ивановскому на плечи, и он трепетал в ожидании назначенной на утро 12 апреля контрольной.

Вечером 11-го Владислав с особым усердием завел будильник. Но, видно, закон подлости все же не выдумка. В заданное время его хронометр с хромированным блюдечком дал осечку, и проснулся студент-стипендиат уже в тот момент, когда звонок в коридорах радиооптического вуза собирал народ на первую пару учебных часов. Для группы точных механиков то был сигнал к появлению Бетоньки с карточками контрольных задач.

Бывалый студент, окажись в положении Владика, перевернулся бы на другой бок и продолжал почивать, подобно его соседям по комнате. А первокурсник Ивановский помчался в институт, надеясь как-нибудь разжалобить Бетоньку.

В Ленинграде, запасной столице СССР, апрель в те хрущовские времена выглядел так примерно, как март в брежневской Москве. Правда, снег, жуткий от копотной почернелости, почти сошел, но по утрам злобствовали ветреные морозяки, грозя смахнуть ангела с сусальными крылами со шпиля Петропавловского храма, тянулись до крыш неопрятно-кисейные тучи, еще ниже свисала сосульчатая бахрома.

В пальтишке на ветошном «меху», с непокрытой взвихренной шевелюрой, бежал Ивановский к Ситному рынку на Петроградской стороне, где в здании бывшей хлебной биржи функционировал радиооптический вуз. Вошел в вестибюль — тишина. В раздевалке старушки-гардеробщицы лузгали семечки в глубинах пальтовых аллей.

Подошел к вахте, где за столом обыкновенно восседал какой-нибудь отставной доходяга-блокадник, вперявший бдительный взор в студбилеты, но вахтера на месте не оказалось. А дверца-пропускалка была заперта шпингалетом. На столе рядом с телефоном и кнопкой для подачи звонков имелась фанерная, оклеенная кирзой коробка репродуктора, включенного вполголоса. Ивановский должен был ждать, когда вернется из туалета вахтер, чтобы проникнуть на охраняемые этажи-коридоры. Потому машинально прислушался, о чем шла речь в похожем на чемоданчик репродукторе.

Несмотря на сильно урезанную громкость, Ивановский сразу узнал голос Левитана, приглушенной стальной стружкой бежавший из ящика. Знаменитый диктор диктовал народу весть о том, что гражданин Советского Союза военный летчик майор Юрий Алексеевич Гагарин в данный момент времени пилотирует космический корабль «Восток», находящийся на орбите Земли за пределами ее атмосферы.

Осознавши принятую информацию, Ивановский решительно передернул затвор-шпингалет, ворвался в коридор первого этажа и по коричневому от пахнувшей керосином мастики, дореволюционному еще паркету кинулся к высоким дверям аудитории, где группа точных механиков первого курса исполняла контрольную под надзором «железобетонной Антонины».

Сколько же было в те времена споров на тему первенства в космосе! Как ждала учащаяся молодежь и бывшие фронтовики день и час космического прорыва, который по всем признакам был уже совсем близок! Конечно, водились среди «питерского» студенчества и скептики — из тех, кто фарцевал у гостиниц, либо держал уши «топориком» на диссидентских посиделках. Однако многие из ленинградцев и подавляющее большинство иногородних студентов гордились Отечеством. Они уже чувствовали, что послевоенная слабость вместе с полуголодным детством-отрочеством осталась позади, что уже бесплатными стали черный хлеб, винегрет и чай без сахара в институтском буфете, что Советский Союз вступает в научно-техническую зрелость, а нынешнее поколение советских людей застанет первую фазу коммунистической жизни. И вот оно — подтверждение! В космосе «наш», советский родом гражданин, товарищ майор Гагарин!

С этой бурей в душе Ивановский ворвался в аудиторию и завопил с порога блажным голосом:

— Эй, народ! А вы знаете, что Гагарин уже в космосе? Скрипите тут перышками, а он уже летает вовсю! К чертям интегралы, ведь Гагарин, как ветка сирени, в космосе летает!

Да, были крепкие женщины в России!.. Бетонька и ухом не повела от воплей Ивановского. Но распрямилась во весь свой эйфелебашенный рост и уставилась на него, точно кобра на лягушонка. Негромким, кислотеплым голосом произнесла:

— Уберись, пожалуйста, за черту!

Ивановский послушно вышел на свежий воздух и поплелся по студеным улицам, где все чаще встречались группы возбужденной молодежи. Табунки сливались в потоки, потом в толпы, расчленялись в колонны, а над ними колебались от нападок ветра куски ватмана с размашистой скорописью «Ура Гагарину!», «Мы тоже хотим в космос!»

В газетном киоске у Кронверкского моста Владислав купил «Правду». И увидел, наконец, этого человека. Голову космического майора охватывал летный шлем, длинноухий, как девичья прическа, обтекавший светлое, с есенинскими чертами лицо. Маняще-знакомый облик!.. Газетные строчки запрыгали в глазах, когда Владислав прочел, что в молодые годы Гагарин учился в Саратовском аэроклубе. Ивановский ощутил наполнение души до краев приливом медовой радости. Он заторопился припоминать годы своей учебы в родном Саратове. Ведь, кажется, встречались... Ну да, в трамвае по Астраханской улице. А еще в Детском парке! И в аэроклубе!..

...Конфликт с Бетонькой обошелся Ивановскому дорого: шесть раз он безуспешно переписывал у нее контрольную. Седьмой должен был стать последним: в деканате уже готов был приказ об отчислении. И вот когда он пришел к Антонине Яковлевне в седьмой раз, она спросила:

— Это верно, студент, что вы из Саратова?

— А что?

— Да то, балда этакий, что надо было сразу сказать. Я же сама саратовская, педагогический там закончила. И Юрочку Гагарина, между прочим, по стадиону в Детском парке знала. Он за Индустриальный техникум в баскет играл. А я — за пединститут...

Бывший капитан студенческой баскетбольной команды Антонина Яковлевна Блажнова рассказала:

— Мы арендовали спортзал в общежитии Индустриального техникума. Хорошо помню, как Юра приходил в зал с книгой в руке, в спортивной майке, садился в уголочек и то ли читал, то ли наблюдал за игрой. Обычно он не выдерживал, подходил ко мне и просил разрешения поиграть. Я разрешала. Юра был энергичный, заводной. Его появление в команде всегда вносило живую струю в нашу игру. Девчонкам он нравился. Я однажды сказала ему об этом.

"А они со мной не дружат«,— просто сказал Юра. На другой день я говорю своим девчонкам: «Как же так, такой хороший парень и никто из вас с ним не дружит?»

Девчонки улыбнулись, и тут я поняла: рост-то у моих баскетболисток дай боже... Потом мои девочки всегда болели за команду индустриального техникума, в которой играл Гагарин.

В тот день Бетонька поставила Ивановскому зачет, допускавший к экзамену по высшей математике.