«Циолковский вне Земли»

 

Весной 1929 года пришло сообщение из США, что профессор Чижевский из России избран почетным членом на 1Х Международный психологический конгресс в Нью-Йорке.

 

13 июля газета «Правда» сообщила: «Ученый сотрудник Зоологической лаборатории Главнауки Наркомпроса, автор ряда известных исследований А. Л. Чижевский получил от одного из крупнейших в мире университетов — Колумбийского университета в Нью-Йорке — приглашение приехать в Америку для научно-исследовательских работ и чтения лекций в течение 1929 — 30 академического года.

 

В тот же день в Главнауку поступило из США обращение Колумбийского университета к властям предержащим о разрешении профессору Чижевскому выехать в Нью-Йорк для чтения цикла лекций по его собственным работам.

 

Профессор Колумбийского университета В. П. Смит сообщал в письме в Главнауку СССР, что в США очень интересуются работами Чижевского в области искусственной аэроионизации на уровне крупнейших научных учреждений. Они направляли запросы и приглашения посетить США самому Чижевскому.

 

Приглашали Чижевского и в самую привлекательную для него с детских лет страну — во Францию. Профессор М. Пьери из Лионского университета звал прочесть курс лекций по медицинской и биологической климатологии на медицинском факультете в Лионе. Он же предлагал Чижевскому место основного сотрудника в редакции Международной энциклопедии по медицинской и биологической климатологии. Заказал ему ряд статей для сборника «Труды по медицинской климатологии» в течении многих десятилетий издаваемого в Тулоне. В издаваемых в Париже медицинских журналах были опубликованы статьи русского профессора по проблемам искусственной ионизации воздуха.

 

Комиссия по заграничным командировкам Наркомпроса запросила у Практической лаборатории по зоопсихологии экспертное заключение о ценности работ Чижевского. Лаборатория отреагировала быстро и исчерпывающим образом, дав его работам высокую объективную оценку. Однако в командировке весной 1930 года все-таки было отказано. Наркомат здравоохранения настораживало усиленное внимание в США и в Западной Европе к физиотерапии Чижевского. Опасались, что случится «экспорт ума». Но и способствовать развитию этого направления в Советском Союзе не спешили под предлогом нехватки средств для массового здравоохранения.

 

Настойчивая американка

 

А Соединенные Штаты не успокоились отказом Наркомздрава отпустить Чижевского для чтения лекций. Продолжали искушать молодого русского гения биофизики приглашениями. На этот раз в Советскую Россию была направлена молодая обольстительная женщина-доктор Кэтрин Андерсен Арчер.

 

10 июля 1930 года она предупредила телеграммой из Парижа Александра Чижевского о своем прибытии в Москву 17 июля в полдень. В назначенный день и час стильная брюнетка с роскошной прической и в очках с оранжевыми светофильтрами, пахнущая парижскими каштанами и лондонскими туманами явилась к Чижевскому в дом имени Эдисона на Тверском бульваре. Прямо в его восьмиметровую конурку, забитую папками с рукописями и заставленную микроскопами.

 

В научном дневнике Чижевский записывал: «Кэтрин сказала: «Америка должна помочь вам, дорогой доктор Чижевский. Я приехала сюда, чтобы эту помощь организовать. Меня послали крупнейшие в мире медицинские организации и финансовый департамент Американского Сената.

 

Затем она заявила, что имеет полномочия личного обращения к советскому правительству с просьбой отпустить Чижевского в Америку на восемь месяцев с единственной целью организовать научную работу по применению искусственных аэроионов для лечения туберкулезных больных».

 

На следующий день Кэтрин повела Чижевского во Всесоюзное общество культурной связи с заграницей (ВОКС). Председатель переадресовал настойчивую американку в Наркомат просвещения к заменившему отставленного Луначарского наркому Бубнову. Но с первого захода Арчер и Чижевский к Бубнову не были допущены. Тогда Арчер решила оставаться в Москве столько, сколько понадобится, чтобы все-таки достучаться до наркома просвещения.

 

Июль-август Чижевский и Арчер проводят вместе.

 

Из лирического дневника Александра: «Все дни и вечера пребывания миссис Кэтрин в Москве мы проводили вместе... Днем мы объезжали советские учреждения, ответственные за выезд советских граждан в зарубежные страны. Посещали музеи и выставки. Вечера проводили либо у меня в комнатке за оживленным разговором по-английски, либо бывали в театрах».

 

В конце июля ВОКС направил письмо в Наркомпрос, в Комиссию по заграничным командировкам. В середине августа Комиссия ответила Арчер и Чижевскому вежливым, но строгим отказом. Как раз в тот же день он получил письмо из Англии, от Ассоциации по изготовлению медицинской аппаратуры с просьбой о консультировании в отношении конструкции производства приборов для аэроионизации. Выходило, опять приглашали в зарубежную командировку за счет принимающей стороны. Чижевскому оставалось только грустно вздохнуть от уверенности, что ничего не выйдет и из этой затеи.

 

Чижевский загрустил и закомплексовал. Вспоминал, как не случилось ему уехать на стажировку в Англию в 1918 году. Не пустили в Норвегию по приглашению Аррениуса в 1920-м. И, начиная с 1926-го, методично и без объяснений не разрешают выдачу заграничного паспорта.

 

Но каждый душевный кризис по поводу срыва заграничного турне Александр, начиная с 1918-го, разрешал неизменным образом: принимал новую тактику в прикладной науке — аэроионификации. Чижевский задумал внедрять ионную терапию в зоотехнии и ветеринарии.

 

Совхоз «Арженка»

 

Из научного дневника Чижевского: «Надо было бы попробовать применить отрицательные аэроионы в сельском хозяйстве, в животноводстве. Однако в эту стихию не было никаких путей. В этой сфере я никого не знал. И тогда мне пришла в голову мысль: стихией птиц является воздух. Следовало бы применить аэроионы в птицеводстве. С птицей я еще никогда не работал. А в советских газетах только и пишут что о развитии птицеводства.

 

Я встал, надел шляпу и поехал в Птицетрест Наркомзема РСФСР прямо к председателю его, Федору Всеволодовичу Попову, старому партийцу и красному профессору. После обсуждения вопроса он сказал:

 

— Я представляю вам средства. Прикрепляю к птицесовхозу „Арженка“ Рассказовского района Тамбовской области. Людей вы должны подобрать сами. На опыты даю вам год, а то и целых два. Но если опыты не удадутся, тогда вы мне так прямо и скажете: опыты не дали ожидаемого результата».

 

23 августа 1930 года Чижевский и его помощник, молодой талантливый зоотехник В.А. Кимряков, получив командировочные документы, выехали в Тамбовскую область, на станцию Платоновка, в трех километрах от которой был совхоз «Арженка».

 

В конце октября 1930 года Александр получил из США, из Сарнакской Лаборатории пакет, в котором было несколько оттисков научных статей и письма от миссис Кэтрин-Андерсен-Арчер. На имя Александра — исполненные лиризма и восхищения Россией, на имя наркома просвещения Бубнова — кипящие антисоветской досадой.

 

Снова должен был стоически вздохнуть и грустно покачать головой 33-летний профессор Александр Чижевский: он уже был утвержден Наркоматом земледелия СССР в качестве научного руководителя работ по аэроионификации сельскохозяйственных помещений.

 

В выданном ему мандате говорилось: «Признавая данную научно-исследовательскую, организационную и руководящую работу профессора А. Л. Чижевского в деле поднятия промышленного животноводства в Союзе заслуживающей самого серьезного внимания советской общественности, Сектор Животноводства Наркомзема Союза ССР просит все соответствующие учреждения, от которых зависит организация и выполнение данных работ, оказывать профессору А. Л. Чижевскому полное содействие по осуществлению и продвижению вышеуказанного научного исследования»

 

Внук-директор

 

В сентябре 1930 года Циолковский послал из Калуги в Москву профессору Чижевскому только что изданную брошюру «Звездоплаватели».

 

Чижевский проглотил новую работу калужского старца одним махом — и порадовался неувядаемой мощи мудрости. Написал Константину Эдуардовичу открытку, в ней искренне выразился: «Был страшно счастлив узнать, что Вы, так же, как и раньше, работаете, мыслите, воспламеняетесь новыми идеями». А в конце послания признался: «Очень хочется Вас повидать!»

 

«Конечно, повидать меня можно, — вежливо разрешал в ответном письме Константин Эдуардович. И предупреждал: » У нас очень тесно (11 человек) и порядком голодно. Здоровье мое падает. Последнее время настолько оглох, что говорю только через трубу. Работаю много«.

 

В ту пору в доме на Коровинском спуске проживали Константин Эдуардович и Варвара Евграфовна, старшая дочь Любовь Константиновна, средняя дочь Мария Константиновна и куча внуков, среди них — будущий директор Дома—музея К.Э. Циолковского в Калуге Алексей Вениаминович Костин.

 

С удовлетворением сообщал Циолковский в том письме о напечатанных в Калужской типографии новых брошюрах «Проект металлического дирижабля на 40 человек» и «Реактивный аэроплан»

 

Новые брошюры Чижевскому понравились. «Все, созданное Вами, читаю с огромным удовольствием, — сообщил он в Калугу. — Ваши мысли глубоко интересны, поучительны для всех и всегда оригинальны. От души желаю на многие еще годы столь же плодотворной и далекой от повседневности работы» — писал Александр Леонидович из Москвы.

 

11 февраля 1931 года в газете «Вечерняя Москва» появилась заметка о строительстве дирижабля по проекту калужского изобретателя-космиста Циолковского. Чижевский к тому времени и сам отошел от журналистики, и соседа-псевдонима Ивановского не снабжал научно-популярными фактами. Готовил для печати чисто научные статьи и рефераты. Однако заметке в «вечерке» обрадовался: «Знай наших, калужских!». Вырезал корреспонденцию из газеты и послал письмом Константину Эдуардовичу с припиской: «Давно не получал от Вас никаких сведений. Как Ваши научные труды? Ваше здоровье? От души желаю всего лучшего».

 

Циолковский откликнулся открыткой, написанной 16 февраля 1931 года. Поблагодарил за внимание и газетную вырезку. О себе сообщил: «Я в последнее время ослабел. Никуда не выезжаю, а в холода даже не выхожу из комнаты. Послал Вам „Проект дирижабля на 40 человек“. Работаю много, но часто путаю и переделываю».

 

День рождения у Гагариных

 

Сохранившиеся переписка между Циолковским и Чижевским фрагментарна, в ней большие пробелы. Например, нет писем или открыток с поздравлениями Чижевскому в связи с переселением его в трехкомнатную квартиру с передней и отдельным санузлом все в том же доме Эдисона на Тверском бульваре. Не сохранилось приветственное обращение в связи с 75-летием Константина Эдуардовича, которое широко отмечалось в Советском Союзе в сентябре 1932года. Чижевский в то время был объектом яростной и угрожающей политической критики со стороны Академии сельскохозяйственных наук.

 

Сохранившиеся документы имеют поразительную историческую точность, волнующую одновременность с узловыми обстоятельствами ХХ века.

 

9 марта 1934 года в бедной деревенской избе в селе Клушино Гжатского района Смоленской области жена колхозного плотника доярка Анна Тимофеевна Гагарина родила светленького крепкого мальчишку, третьего ребенка и второго сына, которого по решительному велению отца Алексея Ивановича назвали Юрием. Роды принимала знакомая с акушерским делом клушинская старушка. Районная газета в Гжатске о рождении будущего Первого космонавта Земли ничего не сообщала. Да и кто мог подумать тогда! Даже Циолковский не прозревал, что на соседней с Калужской землей Смоленщине родился первый звездоплаватель.

 

Александр Чижевский, московский профессор, вызвавшийся аэроионизировать советское птицеводство, тем более не готов был предсказывать. Однако 11 марта 1934 года он вспомнил Циолковского, написал письмо в Калугу, в котором поздравил старика-учителя «в связи с успехами в ходе работ по реализации Вашей идеи и постройкой летающей модели цельнометаллического дирижабля Вашей системы». И, будто все-таки озаренный рождением легендарного младенца, Чижевский провидчески заверил Константина Эдуардовича: «Я надеюсь, что теперь уже совсем недалек момент полного воплощения и практического осуществления Вашей научной мысли»

 

Чижевский попросил Учителя прислать в Москву свой портрет с автографом для того, чтобы украсить им свой кабинет в ЦНИЛИ — Центральной научно-исследовательской лаборатории, которой руководил.

 

Хутор Нарчук

 

Летом того же года Циолковский еще раз напомнил Александру о себе, подписав рекомендательное письмо для ветерана гражданской войны Василия Егоровича Родионова, собравшегося в Москву на лечение у знаменитого профессора Чижевского. Родионов заведовал мастерскими Калужского технического железнодорожного училища и оказывал космическому жестянщику помощь инструментами для постройки моделей оболочки дирижабля из волнистой стали.

 

А Чижевский был в это время в Воронежской области на хуторе Нарчук, где в пределах разворошенного монастыря разворачивалось создание научного центра по аэроионному птицеводству. В то лето он задумал сделать доклад и написать статью о творчестве калужского мыслителя и обратился к Циолковскому с просьбой выслать последние печатные работы и в том числе брошюру, с полным списком изданных и неизданных работ Циолковского.

 

Циолковский написал письмо 3 июля 1934 года Чижевскому, на хутор Нарчук. Вместе с письмом выслал все, о чем просил молодой профессор и фотографию с автографом, и список опубликованных работ. На фото он снялся сидящим в кресле с высокой спинкой — таком же, как на снимке 1867 в Вятке с изображением десятилетнего Костика, еще не пораженного скарлатиной. Спустя 67 лет Константин Эдуардович выглядел уже дряхлым, больным и, как и отец Александра Леонидовича, невозвратимо уходящим

 

В открытке Контантин Эдуардович жаловавлся: «Кроме указанных статей, мною написана еще сотня. Но трудно помещать в журналы и даже издавать за свой счет: в Калуге совсем не разрешают, а в Москве держат долго и не разрешают наполовину».

 

Бледность пала на щеки и холодная испарина покрыла лоб Александра Чижевского, когда читал он последний абзац в письме учителя.

 

«Печальная и трудная жизнь подходит к концу. Я не сделал того, что желал бы сделать, и потому с огорчением схожу со сцены. Что будет с моими неизданными работами, не знаю. Сделаю еще попытку найти им выход в свет».

 

Последние пожелания

 

Любимейший из учеников, воспреемник космической точки зрения, не задержался с ответом на послание угасающего гения. Однако не думал все-таки закрутившийся в организационной текучке и научной гонке Александр Леонидович, что отвечает на последнее письмо Циолковского. Был лаконичен в ответе. Татьяна Сергеевна Толстая писала его под диктовку мужа, занятого юстировкой микроскопа. Чижевский благодарил за присланные оттиски статей и портрет с автографом. Пожелал дальнейших успехов и счастливой возможности выпустить в свет еще не опубликованные работы.

 

«Примите, дорогой Константин Эдуардович, мои искренние и лучшие пожелания. Весь Ваш А. Чижевский»

 

Это были последние пожелания Александра Чижевского, которые советская почтовая система донесла до сознания основоположника науки о межпланетных путешествиях, уже готовившегося покинуть в третий раз жизнь на Земле. Дважды он покидал планету фантастически: улетал из Боровска на Луну, из Калуги в орбитальное странствие с посещением Луны. В третий раз ему предстояло покинуть «колыбель разума» уже не в проектных мечтах.

 

В первом полугодии 1935 года Константин Эдуардович еще работал: дописывал автобиографию, обращался к народу по радио.

 

В конце лета начал болеть безнадежно. Смерть позвала его 19 сентября в 22 часа 34 минуты.

 

Чижевский в ту пору был в Москве. Но приехать на всесоюзные похороны в Калугу не мог, писал срочную книгу по заказу французской науки и оборонялся от очередного погрома зоотехнических молодчиков из сельхозакадемической группировки командора Б. А. Завадовского. Лето и осень 1935 года были самым жутким в психическом плане циклом в жизни «профессора солнечных пятен» Александра Чижевского. Еще страшнее, чем допросы госбезопасности в 1942 году.