«Разведчик лунных берегов»

Глава 12. Геометр меж планет

Духовные крылья

Летом 1893 года умер младший сын Циолковского Леонтий Константинович, задушенный новомодной болезнью детей — коклюшем. Причина же болезни была старорусская: антисанитарная затхлость темной тесноты жилища. Осенью того же года родилась после четверых подряд мальчиков вторая дочь — Мария Константиновна.

Переехали в другой дом почти по соседству на той же Георгиевской улице. Домовладелицей была супруга священника Одигитриевской церкви Сперанского. В новом доме, расположенном впритык к Георгиевскому храму, съемная жилплощадь была чуть просторнее, а хозяйка более набожной и менее сквалыжной в сравнении с прежней домовладелицей Тимошиной.

В маленьком трехоконном домике против Георгиевской церкви одна комната была разделена не доходившей до потолка тонкой перегородкой, оклеенной светлыми обоями. Константин Эдуардович занимал эту — большую — часть съемного жилища. Там около окна стояли стол, два стула, у стены кровать; во второй половине жила семья.

Зимой учитель Циолковский выходил из дому в теплой шапке, в стареньком зимнем пальто с потертым барашковым воротником, с палкой в руках.

На улице сверкал снег. За оградой Георгиевской церкви, напротив его дома, на голых черных деревьях кричали галки. Окрестные мальчишки играли возле церкви в снежки. Любочка и Игнатий катались с горки на санках. Возле ветхого сарайчика рылись в снегу шумливые куры. Их квохтанье даже доносилось до глуховатого учителя геометрии. Циолковский улыбался, вспоминая пословицу: «Не слушай, где куры кудахчут, а слушай, где Богу молятся!»

К церковным воротам подходил по Георгиевской некрупный, полувекового вида человечек в длиннополой рясе и больших валенках — дьякон Семиверстов. Мальчишки бежали за ним по следу, дразнили, надрывно смеялись.

— Когда полетишь? Куда полетишь?

— А рясой за кедры не зацепишься?

— А Бог тебя не накажет?

Семиверстов озирался, будто впервые приехавший в город, спешил к церковным воротам, чтобы поскорее укрыться за ними, грозил мещанским детям кулаком:

— Отстаньте, дьяволята!

Так вот он какой, этот дьячок Семиверстов. О нем услышал Циолковский, как только приехал в Калугу. Со времени бурсацкой своей юности в Одессе церковный чин интересовался воздухоплаванием, а, поселившись дьячком в Калуге, уже много лет строил птицеподобную систему. Весь город знал этого разночинного чудака и потешался над ним.

— Постойте, — кричал ему вслед Циолковский,— постойте, пожалуйста! Это правда, что вы интересуетесь воздухоплаванием?

Дьячок полуобернулся, как бы приготовившись к защите, шмыгнул за ворота, ответил с достоинством:

— Духоплаванием я увлечен... А вам-то, господин учитель, что за дело?..

Улепетывая от Циолковского, дьячок бормотал:

— И кому она мешает, моя птица?.. Что я им такого сделал?

— Нет, нет, вы не поняли, — догнал его Циолковский,— я уже давно хотел познакомиться с вами. Я тоже воздухоплаванием интересуюсь. Есть моя книжка — проект аэростата.

Но Семиверстов не интересовался аэростатами и ничего не читал, кроме священных книг.

Он повел Циолковского в сараюшку позади колокольни, скинул замочек с покосившейся некрашенной дверки. У изножья кровати была железная с трубой через всю комнатку печура, а вблизи изголовья монументальный верстак, на котором высилась птицеподобная система из кедровых реек на винтах и заклепках и с воздетыми подвысь крылами из маховых куриных перьев.

Циолковский, волнуясь, ходил вокруг сооружения.

— Ну, и как оно поднимется в воздух?

— Божьей силой и подымется, — отвечал серьезно Семиверстов,— как ангел.

Гость опять обкружил систему из реек и перьев. Сокрушенно помотал крупной, кудлатой и бородатой головой, объяснил, что куриным крыльям не хватает аэродинамики. А потому полететь на них невозможно.

Дьячок смотрел с выстраданной терпеливой уверенностью.

— А это видно будет, можно или нельзя, — бормотал он, — все твердят, что нельзя, — а ангелы летают...

Циолковский расхохотался. Семиверстов защитно вобрал длиннопрядую голову в плечи.

— Летают ангелы или нет, это еще бабушка надвое гадала, — говорил Циолковский, — а вот живые птицы действительно летают и только наука может объяснить секрет их подъемной силы. Хотите, я вам книжки по аэродинамике дам почитать?

— На кой ляд мне физика? Ангелы не по науке летают! Они в духовном пространстве парят. А ты зачем ко мне пришел? Смеяться надо мной? Учить меня? Я сам духовным наукам обучен. С Божьей помощью в Ришельевском училище в Одессе. Вот например, что есть храм Божий в духовном пространстве? Я могу повествовать.

Циолковскому вспомнились боровские храмы. Калужские против боровских были богаче, но моложе.

Условились с Семиверстовым как-нибудь поговорить неспешно о храмах как духовных кораблях.

Циолковский уходил в тяжелой задумчивости. На улице он обернулся, не бегут ли за ним мальчишки, не дразнят ли его, как дьячка? «Так вот они, эти крылья! — думалось Циолковскому. — А может быть, вера Семиверстова в исступление из материальности в духовность — это как одно крыло? Например, гусиное, как у философа Эмпедокла, героя кинической сатиры Лукиана. А будь у него два крыла: гусиное и орлиное, так он и до Луны долетел бы. Как духовный субъект из описаний древнего грека Плутарха или лукиановский Менипп. Вера и знания — два могучих крыла для человеческого разума.

Вспоминались тоскливые глаза Семиверстова и его жалкая безбытность в холостяцкой каморке-мастерской.

«Тяготение Земли ослепляет разум, — думал Циолковский. — А слепота озлабляет. Может, и моя вера в аэростат так же слепа, как его вера в ангелов?»

Архитектурные корабли

Дьякон Семиверстов рассказывал в беседах с Циолковским об архитектурности храмов Божьих.

С точки зрения предназначенности храм в православном значении является поистине «ковчегом» спасения для верующих людей. Подобно тому, как Ной спасал себя и свой род в бурных волнах потопа, находясь в ковчеге, так Церковь, словно корабль, спасает верующих от греховного потопа среди бурных волн житейского моря... Поэтому с древнейших времен православный храм имеет вид корабля, продолговато устроенного и на восток обращенного, от обеих сторон к востоку притворы имеющего. Форма храмов Божьих в виде корабля получила в России наибольшее распространение.

Самая древняя форма христианских храмов — продолговатый четырехугольник с выпуклой передней частью, наподобие корабля. С IV века от Рождества Христова стали строить восьмиугольные, крестообразные и даже круглые в основании храмы. Каждая из этих форм имеет свое символическое значение: так, храм наподобие корабля напоминает верующим, что через житейское море только Церковь может привести рабов Божьих в Небесное пристанище.

Здания храмов завершались куполом, который символизировал небо, куда должны обращаться все мысли и чаяния верующих.

Форма креста особенно наглядно просматривается в таких храмах, как Успенский собор в Кремле. Это пятикупольный храм, как и Георгиевский в Завершье храм в Калуге. Пять куполов символизируют Главу Церкви — Христа и четырех апостолов-евангелистов. Бывают храмы и двенадцатикупольные — в честь 12 апостолов.

Купол православного храма заканчивается главою, на которую ставится восьмиконечный православный крест. Нередко внизу креста можно видеть полумесяц. Святоотеческая мудрость поясняет: эта луна знаменует купель, в которой Церковь, крестившаяся во Христе, облекается в Него, в Солнце правды. Полумесяц — это еще и люлька Вифлеемская, принявшая Бога-младенца Христа.

Православная Луна

О Луне Семиверстов рассказывал в теплую звездную ночь полнолуния в 1894 году, когда уже распространилась по Калуге весть о том, что в библиотеках Калуги появилась напечатанная в Москве книжка про путешествие по Луне, написанная геометром Калужского уездного училища Циолковским.

Спутник Земли луну Церковь именует меньшим светилом и пишет название с малой буквы, как и «месяц». Признаются телескопические открытия Галилея, что поверхность луны покрыта горами, долинами, пропастями в разнообразных формах и положениях. К земле постоянно обращена одна и та же сторона меньшего светила, так как, обращаясь вокруг земли, луна за то же самое время обращается вокруг своей оси.

В Священном Писании Церковь Божия на земле величественно сравнивается с луной, поскольку заимствует свой блеск и сияние от Солнца правды, Христа.

Положениями и фазами луны определялся весь праздничный календарь иудейского народа в Священном писании. Два главные праздника: Пасха и праздник Кущей начинались с новомесячия.

Новомесячия у евреев всегда были веселыми семейными праздниками и отличались особенным жертвоприношением в храме.

Год у евреев делился на 12 лунных месяцев. То же счисление принято всеми до настоящего времени. Но так как лунный год менее солнечного на 10 дней и 21 час, то в Пасхалии христианской церкви для определения дня Пасхи установлен круг луны, происхождение которого следующее: празднование Пасхи еврейской начинается с вечера 14-го дня мартовской луны и продолжается 7 дней.

Относительно времени празднования Пасхи христианской в продолжение первых двух веков новой эры не было общего согласия. Вселенский Никейский собор 325 г. постановил: христианам праздновать Пасху после весеннего равноденствия в первое воскресенье после полнолуния. Для пасхальных расчетов на том же соборе принят был 19-летний цикл из вычисления, что именно через 19 лет все фазы луны от новолуния до новолуния происходят в те же дни и числа.

Язычники боготворили Луну под разными именованиями, Ее величали царицей небес, Уранией, Астартой, Дианой.

Некоторые народы верили опасности влияния ночной луны. Считалось, что лунный свет вредно отзывается на зрении. Ложась спать на открытом воздухе во время полнолуний, туземцы всегда закрывали глаза платком или покрывалом. И действительно, лунный свет в южных странах поражает зрение даже сильнее чем само солнце и влечет за собой различные глазные болезни, если не накрывать лицо чем-либо во время ночного сна.

Прежде думали, что фазы луны влияют на известные болезни мозга, и потому лица, одержимые такими болезнями, именовались лунатиками.

В сирийском переводе Библии под словом «лунатик» разумеются душевнобольные, ходящие в сонном состоянии по плоским кровлям домов.

Физиологи еще часто описывают печальные последствия сомнамбулизма. Впрочем и эпилептические припадки, как известно из Ветхого Завета, являются гораздо чаще во время новолуний и полнолуний, чем в другое время.

Птицеподобный самолет

В 1894 году в домике на Георгиевской улице с тремя окнами по фасаду, впритык к храму с ракетоподобной колокольней Константин Эдуардович написал пророческое политехническое сочинение «Аэроплан или птицеподобная (авиационная) летательная машина».

В этом научно-техническом очерке Циолковский впервые в мире, задолго до всех других, набросал тот облик аэроплана, который увидели последующие поколения. Он наметил общий рисунок самолета, соотношение размеров машины и крыльев, расположение мотора в голове самолета, конструкцию крыла, утолщенного у основания и утонченного к краю, устройство горизонтального и вертикального рулей, выдвижных колес, автопилота.

Это произведение Циолковского явилось первым в мировой литературе, где концепция и конструкция аэроплана выстраивались на аэродинамических принципах и закономерностях. Интуиция и вдохновенные вычисления вознесли калужского математика на высоту пророческих концепций. Он предложил практикам воздухоплавания свободнонесущее крыло толстого профиля и конструкцию несущего крыла из стальных труб цельной вытяжки, пропеллеры тяги с соосным вращением и закрытый фюзеляж обтекаемой, как у птиц, формы.

В середине ХХ века высказанные Циолковским предложения стали основой при проектировании самолетов-монопланов с безрасчалочным крылом обтекаемой формы, колесным шасси и соосным вращением винтов.

В «Аэроплане...» впервые в мире был предложен и описан гироскопический автопилот с электрическим приводом для руля высоты. Лишь через десятилетия самолеты стали снабжать автопилотами и придавать им очертания, предложенные Циолковским в сочинении, написанном в домике впритык к ограде Георгиевского храма, за которой был курятник дьякона Семиверстова.

Грезы об устройстве Вселенной

В первые годы калужской жизни Циолковский закончил научно-фантастический очерк «Грезы о Земле и небе и эффекты всемирного тяготения» и познакомил с рукописью своего товарища, податного инспектора горуправы Василия Ивановича Ассонова.

Тот решил помочь бедному учителю и талантливому писателю в издании книги.

В Калуге жил Александр Николаевич Гончаров, племянник известного писателя И. А. Гончарова. Человек большой культуры, он служил оценщиком в дворянском земельном банке и владел имением недалеко от Перемышля.

В. И. Ассонов уговорил банкира издать «Грезы о Земле и небе...» Состоялась встреча ученого с А. Н. Гончаровым на его квартире.

В 1895 году «Грезы...» были напечатаны в московской типографии в «издании А. Н. Гончарова».

Научно-фантастическое произведение, написанное в развитии предыдущих работ по вопросам межпланетных сообщений, включало следующие главы:

1. Наружное строение Вселенной.

2. Всемирное притяжение.

3. Описание разных явлений, происходящих без участия тяжести.

4. Ненавистник тяжести.

5. Возможно ли на Земле получить среду с иной тяжестью, отличной от земной?

6. Мысли чудака о вреде воздуха и о возможности жить в пустоте; мечты его об особой породе разумных существ, живущих без атмосферы.

7. В поясе астероидов.

8. Энергия лучей Солнца.

9. Тяготение как причина скоростей небесных тел и их лучеиспускания.

В этом произведении Циолковский впервые указывает скорость, необходимую для отрыва тела от Земли — 8 км/сек.

В «Грезах...» автор утверждал, будто можно жить в пустоте, и что когда-нибудь люди покинут Землю и переселятся... на астероиды. Было о чем позлословить почтенным калужским купцам и набожным мещанам!

В этих очерках К. Э. Циолковский дал описание строения Вселенной, всемирного притяжения, разных явлений, происходящих в условиях космического пространства, свободного от силы тяжести. Он приводил читателя к выводу, что при отсутствии силы тяжести ничего особенного с человеческим организмом не произойдет, если, конечно, принять предохранительные меры.

Для подтверждения этой мысли ученый ссылался на произведенные им и уже описанные в 1891 году опыты с яйцом. Он рекомендовал создать нечто подобное отсутствию тяжести на Земле с использованием особого средства, которое предохранит человека «от проявления ужасной силы тяжести...»

«Представим себе большой, хорошо освещенный резервуар с прозрачной водой, — предлагал автор очерков.— Человек, средняя плотность которого равна плотности воды, будучи погружен в нее, теряет тяжесть, действие которой уравновешивается обратным действием воды... Так как такое положение в воде совершенно безвредно, то надо думать, что отсутствие тяжести произвольно долгое время будет переноситься человеком без дурных последствий... организм ничего особенного не испытывает при уничтожении тяжести».

> Космос представляет собой такую среду, где этой тяжести нет. На какой же высоте?

«Воображаемый спутник Земли, вроде Луны, летящий километров на 300 от земной поверхности, представит собой при очень малой массе пример среды, свободной от тяжести», — писал Циолковский. Он задался вопросом, как забраться за пределы атмосферы или как сообщить земному телу скорость, необходимую для возбуждения центробежной силы, достаточной для преодоления тяжести Земли. Такая скорость должна доходить до 8 км/сек.

Автор из Калуги подводил читателя к мысли о летательном снаряде, который должен развить первую космическую скорость.

«Все мы, жители планет, путешествуем вокруг Солнца. Безопасным экипажем и неутомимыми лошадьми служит сама планета; даже и мы, жители Земли, путешествуем в космосе на своей планете».

Но как путешествовать без планеты? В свободной от тяжести среде космического пространства это очень просто: нужен всего лишь прыжок, но такой, «чтобы упасть в небо; стоит только как бы „свалиться“ с планеты, чтобы улететь от Земли и сделаться спутником Солнца».

Но как упасть в небо с нашей планеты, на которой мы живем и путешествуем вокруг Солнца, купаясь в космических волнах? Как покинуть нашу Землю, хотя бы на некоторое время?

Лирический герой «Грез» уносится в фантазийный космос, предусматривая для полетов разные аппараты и приборы.

Вообразив жителей астероидов и увлеченный своей мыслью, герой очерка полетел к ним с открытым сердцем, с искренним желанием встретиться и поговорить.

И он нашел у «туземцев» много интересного. Особенно поразила настоящая летательная машина — «длинная кольцеобразная платформа на множестве колес», вроде «многоэтажных непрерывных кольцевых поездов... для сообщения с кольцом... и для полного удаления от планеты» и приводимых в движение «посредством солнечных двигателей — моторов»

Эти «солнечные моторы», наподобие металлического сосуда, наполненного парами подходящей жидкости, который вращается, оборачиваясь к Солнцу то темной, то блестящей половиной. Так жители астероидов перерабатывали одну третью часть солнечной энергии в механическую. Вот такие-то моторы и приводили многоэтажные поезда в надлежащее движение... Такой поезд создавал центробежную силу, обратно пропорциональную земной тяжести. Состав мог бежать по рельсам с космической скоростью.

Таковы первые зачаточные идеи о реактивном принципе ракетного поезда, на котором можно развивать достаточную скорость для отрыва от планеты перед полетом, и для исследования межпланетных пространств. Многоэтажные кольцевые поезда — это прообраз будущих ракетных космических поездов и многоступенчатой ракеты. То, о чем нельзя было сказать в строго научной работе, ученый высказал в научно-фантастических очерках.

В космических просторах у жителей астероидов ученый «познакомился» и с мыслями о создании в межпланетном пространстве «плавучих аэродромов», даже нашел и прообраз будущих поселений человечества на других небесных телах искусственно созданных руками. Это — «движущийся рой, имеющий форму кольца, вроде кольца Сатурна, только больше».

Производил лирический герой фантастического очерка много опытов, и ему помогали жители астероидов, окружали своим вниманием и заботой. И он, окруженный заботливыми астероидными туземцами, с печалью души вспоминал свое положение на родной Земле в губернском городе Калуге, отношение «кастовых» магов науки, то есть профессиональных ученых, к нему и его научным трудам.

Он рассказывал туземцам из пояса астероидов — осколков бывшей когда-то планеты Фаэтон — с виноватой усмешкой: «Мои „земляки“, наверно бы посмеялись над моим положением и помучили бы меня часок-другой, скрывшись и оставив меня одного на произвол судьбы; но на этот раз меня окружали существа другого сорта: вы, уважаемо-высокоразвитые граждане Вселенной, тотчас же меня выручили из беды... Доброта ваша бескорыстная, изумляющая предупредительность и нежная заботливость обо мне делают мое пребывание у вас положительно и восклицательно приятным!».

В то время многих смущала возможность истощения запасов лучистой энергии и угасания Солнца, а в связи с этим и кончина мира. Циолковский был убежденным противником этого «потребительского» взгляда на Солнце, взгляда, поддерживаемого и учеными идеалистического направления. «Не станет же сиять Солнце вечно!» — причитали эти легковерные господа.

У своих друзей — жителей астероидов лирический фантастический герой «Грез» нашел и на этот вопрос ободряющий ответ в виде закона о неистощимости энергии. «Всемирное тяготение есть неистощимый источник энергии», — утверждал К. Э. Циолковский.

«Чтобы жить,- убеждал фантаст-романтик, — нет надобности непременно иметь под ногами чудовищную массу планеты. Можно существовать и на маленьких планетах, даже совсем ограничиться сравнительно ничтожным количеством вещества. Таким образом мы почти освобождаемся от тяготения».

Но как все ж таки разорвать цепи тяготения и унестись в космос?

«Если бы мы могли сообщить ядру первую космическую скорость, определенную Ньютоном, то ядро могло бы вечно вращаться вокруг Земли, как, например, наша Луна. При второй космической скорости более 11 километров в секунду ядро удалилось бы навсегда от Земли и сделалось бы спутником Солнца, подобным планете.

Марсианские сигналы

Летом В. И. Ассонов, известный в Петербурге литератор и заметный в Калуге чиновник горуправы чаще всего виделся со своим другом-геометром из училища на Воскресенской на берегу Оки. Там, у песчаной косы, что повыше лодочного причала, была привязана маленькая лодочка, сделанная Циолковским в прошлом году. Возле нее он мастерил новую лодку— двухкорпусную, как бы спаренную из ракетных корпусов с экзотическим названием катамаран.

Василий Иванович приходил под вечер, не спеша подходил своей солидной медлительной походкой, помахивая палочкой, садился в сторонке на бревне, предварительно аккуратно приподняв полы плаща, и смотрел, как Константин Эдуардович в засученных по колено штанах, в распоясанной рубахе с закатанными рукавами, перебирая тяжелые доски, ловко действует топориком с длинным обушком.

Так он сидел и смотрел издали на Циолковского, ожидая, пока тот заметит коллегу по перу, разогнет усталую спину, снимет очки, вытрет рукавом рубахи пот с лица, присядет рядышком на бревнах и, близоруко щурясь, спросит:

— Ну, что нового на белом свете? О чем пишут в газетах?

— Извольте слушать! В нынешнем 1896 году, то есть буквально на днях, некто N опубликовал в «Калужском вестнике» статью «Межпланетное сообщение», в которой сообщает, что французские астрономы Кальмар и Вермут занялись фотографированием Марса.

После проявления отпечатки фото скрупулезнейше исследовались и вот, извольте видеть! Обнаружились ясно обозначившиеся в зернах фотосеребра четыре геометрические фигуры: разносторонний треугольник, окружность с радиусом, эллипс с двумя пересекающими диаметрами и парабола. Французские остроумцы сообщили об этом казусе в научном и популярном журнале «Иллюстрированное Фигаро».

— Из этакой геометричности, — продолжал Ассонов, — авторы сделали вывод об обитаемости Марса. Астрономы утверждают, будто бы жители планеты Марс опередили землян в научно-техническом развитии и при этом «оказывают желание сообщаться с нами; а какие это повлечет за собой последствия, этого даже богатое воображение Жюль Верна и Фламмариона не может себе представить, это только будущее поможет нам показать.

Вскоре после той беседы на окском приплеске под Коровинским спуском летом 1896 года редакция „Калужского вестника“ обратилась к учителю начального училища К. Э. Циолковскому с просьбой прокомментировать сообщение о геометрических якобы фигурах на Марсе.

Ученый очень быстро откликнулся в „Калужском вестнике“ научным фельетоном.

„Не беремся утверждать достоверность этих поразительных открытий“, — писал Циолковский, — но надеемся, что настанет такое время, когда и мы, люди, сумеем... дать о себе знать нашим небесным соседям».

Автор книги «На Луне» предложил оптическую сигнализацию: с площади в один квадратный километр послать световой сигнал при помощи щитов.

По мнению автора фельетона это надежный и довольно возможный способ завязать весьма серьезные сношения с нашими небесными соседями. Но в том-то и дело, что если бы таковые оказались, то они скорее бы дали о себе знать сверканием щитов, а не кривой линией.

К этому же вопросу калужский ученый и фантаст еще раз вернулся много позднее. Он писал: «Независимо от разнообразия языков разных существ Вселенной, каждая планета, при посредстве отраженного солнечного света, может передать другой планете той же Солнечной системы любые фигуры, всякие чертежи, рисунки, числа и законы, — при том без грандиозных расходов и сооружений. Главный космический и общепонятный язык есть язык фигур, язык зрения».