«Вперёд, к Марсу!»

09. Пробуждение в Привольве

В отличие от персонажей повести Циолковского «На Луне»,  мы, герои его поэмы «Вне Земли», знали, куда попали.

Лункор «ЛМ-КЭЦ» стоял. Мы как бы находились в оцепенении. Была мертвая тишина. Мои спутники, да и я, наверное, выглядели так, будто только что пробудились от сна или очнулись от обморока. Первой выпрыгнула из ложемента Машенька Фиалковская. Грациозно потянулась и сказала:

— Вот мы и на Луне! Тяжесть тут в шесть раз меньше, чем у нас на Рязанщине, в селе Занины Починки. Не правда ли, как это чувствуется!

Фиалковская кружилась по кабине, помахивая руками и двигая всеми частями тела, упакованными в волнующе волнистый и облегающий скафандр.

Нас не удивляла уже тяжесть, но  была ощутима разница между относительным тяготением в летящей ракете  и истинной тяжестью Луны. Машенька заметила, что относительная тяжесть напоминала ей тряску, как при езде по рязанским дорогам. Я вспомнил, что обостренной чувствительностью такого рода вследствие перенесенной в детстве скарлатины обладал наш великий земляк Константин Эдуардович.

— Что-то холодно,— сказал Норд,  любуясь лучистой в металлизированных доспехах  Фиалкой.

— Да, пробирает! — согласилась наш  библиограф,  отвечая финну полным душевной приветливости взором.

…В окна глядела ночь. Почвы почти не было видно. Небесный свод простирался кругом. Свод — черный, с бесчисленным множеством немигающих звезд…   Земли, то есть, месяца, не было видно. Чувствовалась беспомощность, грусть и даже страх. На горизонте неясно обрисовывались темные зубчатые массы. Выше их— неисчислимая серебряная россыпь звезд.

— А ведь мы находимся в «Привольве», на обратной половине Луны, где никогда не светил лунный месяц, то есть кеплеровская «Вольва», наша Земля, — пояснила рязаночка.

 Я подтвердил ее слова и подбодрил спутников шуткой:

— Но здесь, конечно, светит-греет солнышко. Мы его дождемся и тогда увидим местность, которую Кеплер называл Привольвой…   Будто предвидел великий астроном деда Костя, что на Калужской земле к 150-летию Циолковского построят автозавод «Вольво»,  так что окрестное село Секиотово  станут называть «Привольвой».

— Вы шутите, Иванов! — задорно улыбнулась Фиалка.- Это он Землю называл «Вольвой», видимый лик Луны — «Субвольвой», а невидимую с Земли половину — «Привольвой».

— Но скоро ли восход? — волновался Норд. Шапочка под гермошлемом с его именем-авотаром сползла геологу по самые брови, глаза беспокойно бегали по сторонам.  — Мы замерзнем, если эта ночь продолжится несколько часов.

— Солнце должно скоро появиться,— успокоил я.— Вон, видите, в той стороне что-то на горизонте как будто светлеет!  Это утренняя заря...

— Как заря! — удивилась Фиалка.. — На Луне нет атмосферы, значит, не может быть и зари...

— Может быть, редкая атмосфера и есть, - предположил Норд, но не она производит этот свет на востоке. Горы, освещенные солнцем, отражают свой свет на не освещенные еще вершины.

— Смотрите, как усилился свет зари, пока мы говорили,— радовалась Машенька, невольно поглядев в окно...— А все-таки страшно холодно... не пустить ли в действие нашу микроволновку?

— Ну что же, врубайте рубильник, - разрешил финн.

— Погодите! Что это там блестит на востоке? — воскликнула наша космическая муза.

— Осветилась вершина горы непосредственным солнечным светом,— сказал по-русски почти без акцента финн.

— Значит, сейчас появится и Солнце... — по-девчоночьи взвизгнув, радовалась Машенька.

Стало теплее от включенной в бортовую сеть высокочастотной электропечки, настроение стало благодушнее... Вон засветилась другая вершина, вон две зараз... Можно было кругом уже кое-что различать.

…Были видны родные узоры созвездий: та же Медведица, тот же Орион со своим ярким Сириусом, а вон Млечный Путь протянулся от одного края неба к другому…

Час прошел незаметно в рассматривании восхода и наблюдении вспыхивающих вершин...  Еще пару часов мы провели без Солнца — как это было мучительно! И как восторженно мы встретили первые солнечные стрелы-лучи! Они были ослепительны... Все большая и большая часть солнечного круга выдвигалась...

Это было яркое синеватое Солнце, вдвое сильнейшее, чем земное экваториальное, стоящее над головой. Осветились все громады гор, долины, скалы, камни. Стало виднее. Наш луноход стоял боком к  лучам Солнца, но нагревался слабо благодаря своей блестящей поверхности.

— Сейчас будет тепло и без печки,— заметил постоянно озабоченный Норд. — Поверните, господа, вон ту рукоятку, чтобы часть ракеты, обращенная к Солнцу, закрылась черной поверхностью.

Не прошло и нескольких минут, как стало невыносимо жарко.

— Я совершенно запарилась,— сказала Фиалка и повернула регулятор печки  в обратную сторону.

— Теперь в самый раз,— с удовольствием произнес Норд. — Но что же мы дальше будем делать?..

— Наденем гермошлемы  и  по очереди  будем выходить через шлюзовый тамбур,— распорядился я, ни на секунду не забывая о  своей командирской ответственности. — Подвигаемся, чтобы расправить затекшие части тела. Осмотрим окрестности, а потом прокатимся по «Привольве» в луноходе с его вездеходными колесами. Через рвы, кратеры и горы можем перелетать, включая движки ориентации.

— Как же мы пойдем по такой холодной Луне? — Машенька  усиленно хлопала длиннющими ресницами под позолоченным отражателем гермошлема. Норд ласково успокаивал подругу по лазерному мобильнику:

— Душенька, ведь наши герметические бахилы почти не пропускают теплоты.

…Сначала вышел в узкий тамбур геолог Норд;  он затворил за собой внутреннюю дверь, вышел в  наружную, и герметически ее захлопнул. Тоже сделала и Фиалковская… Я по регламенту должен был выходить последним…

И вот все трое мы на почве «Привольвы». Возле нас на своих колесах покоился наш гарант возвращения — луноход «КЭЦ». Так как он не предназначался к рассечению воздуха, то имел вид эллипсоида;  длина была только в три раза больше его высоты. Модуль очень напоминал старомодную, дворянских еще времен карету. Только без коней и кучера.

Все кругом блистало и сверкало под лучами Солнца. Вдали высились громады гор. Мы стояли на довольно ровной и гладкой равнине, носящей по благоволению русского академика С. П. Королева название «Море Москвы». Солнце нас согревало; мы не чувствовали холода почвы.

В задумчивости стояли мы несколько минут, оглядываясь по сторонам и поворачиваясь для терморегуляции вокруг своих вертикалей…  Шестикратная против земной легкость тела,  яркое Солнце привели нас в восторженное состояние. Машенька потерла упакованные в  суперперчатки с пальцами-матрешками свои изумительной точености ручки, приложила их к грудной пластине скафандра и, видно было в иллюминаторе гермошлема, как она задрожала от радости. Норд подпрыгнул в восхищении и поднялся на высоту 4-х метров. Летел он туда и обратно целых три секунды. Я побежал, делая громадные прыжки. При разбеге длина шагов еще увеличилась, и я уже перепрыгивал трещины и рвы  в 24 и более метров ширины.

Мы поднимали попадавшиеся на пути камни, и они казались по тяжести полыми. Шестипудовая глыба гранита весила всего пуд. Брошенные кверху камни подымались в шесть раз выше, чем на Земле.

…Норд не на шутку встревожился, потеряв из вида зашедшую в тень огромного валуна Марию. Но рязанская красавица подала веселый голос по мобильному телефону и объяснила, отчего сделалась невидимкой. Отсутствие газовой атмосферы — причина того, что солнечный свет не рассеивается на Луне. Потому и клубится в тени кромешная тьма.

Норд и Машенька легко перескакивали друг через друга;  также без усилия поднимали они  друг друга,  словно в любовной игре.  Прыгая кверху, они изловчились перевертываться несколько раз во время полета. Иногда при этом не успевали стать на ноги и слегка ушибались о почву…  Их, как детей, увлекали гимнастика, беготня, акробатические шутки, а мне подумалось, что космос в конце концов — поле игр для разумных систем.

Я нагнулся и поскоблил ногою почву. Она была покрыта нетолстым налетом пыли: под ней же было что-то твердое, вроде гранита…  В других местах слой пыли был толще; попадались наносы значительной толщины; некоторые были мягки, другие слежались и были плотнее, а иные и совсем тверды.

На каждом шагу попадались камни, казавшиеся очень легкими. Вдали были во множестве рассеяны крупные гранитные глыбы. Виднелось множество скал, а еще дальше — холмы и горы. Они казались очень близкими и малыми. Всюду попадались трещины, особенно на обнаженных гранитах: много узких, едва заметных; за узкими следовали широкие, доходившие до нескольких метров ширины…  Все трое мы бегали в разных направлениях,  рассматривая находки,  и прыгали  без усилий через огромные камни и довольно широкие ущелья.

Солнце поднималось очень медленно, проходя каждый час только свой диаметр. Через 180 часов оно достигнет зенита. Тени простирались обширными зубцами. Отходить далеко от нашей небесной кареты было небезопасно.